Баталист Вечности. О творчестве Павла Рыженко (2014)

Внезапная и преждевременная кончина 16 июля на 44 году жизни Павла Рыженко — тяжелейший удар для русской культуры. В самом расцвете творческих сил от нас ушел мастер сочетавший утонченность детального реалистического письма — почти утраченную современными художниками, мощный талант военного и исторического живописца, умение эмоционально захватывать зрителя пронзительными сюжетами и, что особенно удивительно, бескомпромиссный русский патриотизм.

В давишнем нашем споре патриотов с космополитами одним из постоянных аргументов последних была навязчивая тема, что патриотическому искусству не хватает утонченности и техничности, что всё это поп-арт для бедных, потакание «низким вкусам толпы», в то время как пародийный лай и публичные хулиганства да инсталяции постмодернистов — это передний край искусства и бездна благовкусия. Особенно доставалось во всевозможных «огоньках» учителю Павла Рыженко — Илье Глазунову, чья манера письма порой приближалась к лубку и плакату (не вижу в этом, впрочем, ничего дурного).

Рыженко взял у Глазунова любовь к историческим сюжетам, умение доводить идею до плакатной наглядности, но придал своему письму тщательность отсылающую даже не к Сурикову или Васнецову, а к прерафаэлитам и академистам.

Говоря по простому — Рыженко умел рисовать и умел класть краски. Поскольку большинству современных художников, особенно представителей «актуального искусства», это умение не присуще, фигура молодого баталиста, тесно связанного с последним бастионом русского реализма — студией военной живописи имени Грекова — уже по одному этому была почти скандалом.

Рыженко дебютировал в 1996 году полотном «Калка» — посвященным одному из страшнейших военных поражений в русской истории. Гордый победитель Субудай рассматривает связанного, истерзанного, но не покоренного русского князя, смиренно принимающего свой мученический крест в воздаяние за гордыню и княжеские раздоры. На заднем плане – выстроенная из тел русских пленников пирамида для пирующих завоевателей. Тщательно выстроена композиция, выписаны каждая деталь костюма и пейзажа. Картину можно разглядывать часами.

Русское средневековье и его битвы становится одним из важнейших в творчестве художника. Стала хрестоматийной, вошла во множество учебников истории и хрестоматий картина «Благословение Сергия» (2005) — изображающая благословение преподобного Сергия князю Димитрию перед Куликовской битвой.

Настоящий шедевр –  диптих, посвященный богатырю-монаху Пересвету, где после эпохи советской секуляризации, воссоздан подлинный образ богатыря — смиренного монаха по благословению преп. Сергия принимающего смертный бой не отвлекаясь от умной молитвы.

В «Молитве Пересвета» (2005) с глубокой лиричностью и строгостью монашеского молитвенного делания сочетается характерный для Рыженко мягкий юмор, влюбленность в природу и всё творение. Рядом с преклонившим колена перед битвой богатырем — ёжик. И битва Пересвета становится битвой и за дело Божие, и за Русь Святую и за этого ежика как частицу Руси.

«Победа Пересвета» (2005) На лице Пересвета сокрушившего врага нет ни ярости, ни ликования, только чувство исполненного послушания.

Напротив — полна напора, динамики и торжества атака засадного полка в «Поле Куликовом» (2005). Образ трудной победы. Удар дружины в момент полного изнеможения русской рати буквально разметал татар и генуэзцев, соединившихся в причудливом западно-восточном походе против Руси.

Особо следует отметить принадлежащие кисти Рыженко исторические портреты.

Вот напряженный злой взгляд человека, уставшего пытать, жестокого слуги во всем покорного воле самодержца, на этот раз отправляющего его на войну и верную смерть. Это Малюта Скуратов получил царский указ велящий ему ехать воевать в Ливонию («Царский указ. Малюта Скуратов» (2006)).

Вот кроткий царь Федор под насмешливым и высокомерным взглядом бояр в высоких шапках нагнулся, чтобы приласкать котейку. Чья правда правее? Высокомерие княжат или смирение царя, по кротости которого Россия получила мир, присоединила Сибирь, установила Патриаршество и даже взяла реванш за поражение в Ливонской войне. Не в этой ли кротости состоит «Тайна царева» (2006)?

А вот еще один сюжет на тему царь и кот. Можно даже сказать два кота. Ибо сам царь Алексей Михайлович («Тишайший» (2001)) здесь похож на кота — спокойного, сытого, тихого, задумчивого и может показаться — ленивого. Но ведь именно при Тишайшем Россия присоединила Восточную Сибирь и Дальний Восток, вернула Украина, гремели бунты и расколы.

Вот «Заточение» (2004) из триптиха «Царская Голгофа». Царь-Мученик, Царица Александра и больной наследник в Александровском дворце в Царском Селе. Они еще не знают, что обречены на расстрел, но уже всеми преданы и покинуты и остались наедине с мучительной думой о России и о больном сыне.

Это вторая узловая для Рыженко тема — революция, гражданская война, трагедия царской семьи и белого движения.

Самая душераздирающая работа этого огромного цикла «Зонтик» (2008). Маленькая девочка держит раскрашенный китайский зонтик над засыпаемым снегом трупом расстрелянной с другими «буржуями» матери. Рядом сидит революционный матрос-палач и до него начинает доходить весь ужас и бессмысленность содеянного. Умение передать идею через предмет — еще одна особенность манеры письма Рыженко, достаточно взглянуть на «Ипатьевский дом. Расстрел» (2004), где нет ни крови, ни смерти, только вещи.

Рыженко очень антиреволюционный и антивоенный художник — что может показаться парадоксом для баталиста. Для него война — это перерыв в тихой и молитвенной, наполненной простыми радостями и красивыми вещами мирной жизни. В этот мир и врывается зло и смута, чтобы убивать и мучить людей и ломать вещи. Подвиг нужен чтобы остановить зло. Война нужна для того, чтобы всех не убили.

А революция — это безумие, морок, от которого нужно пробуждение. Этому посвящен еще один триптих — «Покаяние» (2004).

Красный командир во время боя за монастырь слышит колокол, зазвеневший от удара снаряда («Удар колокола»), и происходит его пробуждение.

 

Он идет на могилу матери («Венчик»), и вот уже это монах-странник чем-то напоминающий Серафима Саровского, с умиротворением и любовью беседующий с муравейником («Муравейник»).

Красота монашества, продолжение и умиротворение в нем пути воина — еще одна сквозная для Рыженко тема.

Одна из самых любимых поклонниками творчества работ Рыженко — «Ослябя» (2005) — отложивший воинские доспехи инок в монастырском саду, на пасеке под яблонями совершает свой тихий труд, от которого отвлечется, чтобы вместе с Пересветом отправиться в битву.

Еще одна пронзительная картина — «Афон. (Есаул)». Русский беженец, сражавшийся за Белое Дело и проигравший пришел на Афон, чтобы стать монахом. Мы не видим ни знаменитых лавр, ни монахов, только уставшего человека в военной форме и ослепительное слияние неба и моря. И мы понимаем, что здесь, на Святой Горе, этот измученный путник будет с Богом.

Тема эмиграции с пронзительностью раскрыта Рыженко в триптихе «Русский век».

В левой его части «Царские погоны» (2007) офицер Русской Армии прощается со своей гордостью, средоточием своей чести, которое теперь не в чести ни у красных, ни даже у февралистов-белых. Он уходит воевать в Добровольческую Армию с простой трехцветной нашивкой, а погоны зарывает в землю

Одна из шедевральных работ — правая часть триптиха — «Пасха в Париже» (2007). В подсобке завода «Рено» небольшая группа русских эмигрантов справляет пасхальную службу в честь Воскресения Христова. Еще недавно — главный праздник Империи, огромные Крестные Ходы. И вот — ничего кроме этой подсобки и памяти о былом.

Настоящей публицистикой в красках стал «Страшный Суд» Рыженко (2007), написанный им для собора в Якутске и шокировавший многих на выставке художника в Манеже в 2008 году. Я помню свое собственное ощущение, как я стоял перед этой картиной и не мог поверить, что кому-то хватает смелости так писать. Мне всё казалось что это сейчас запретят и я буквально за руку притаскивал знакомых показать им эту картину «пока не закрыли». Об этой работе Рыженко я написал своё первое о нем эссе — «Художник на весах Вечности».

Политическая и идейная актуализация ада и суда Божия была нормой и в средневековой иконописи, и в поэзии (имени Данте, думаю, будет достаточно). Однако никто не ожидал, что современный русский православный художник возьмется за это оружие с такой решительностью и остротой. В картине много общего с глазуновскими коллажами, но есть и принципиальное отличие — строгий реализм письма в сочетании со следованием православному иконописному канону. На этом стыке — воспроизведение канонической композиции, но при этом актуальный политический релизм, происходит настоящий разрыв шаблона: Страшный Суд и воскресение переставали быть символической условностью, превращаясь в то, чему суждено быть в материальном мире и что идет уже сейчас.

Противопоставление телесного воскресения Святой Руси и суровой расправы Ангелов над натовскими военными, гомосексуалистами и защитниками абортов явно не вписывалось в стандарты современной политкорректности. Впрочем еще больше возмущало некоторых приравнивание византийского и русского воинства от первых князей и казаков до солдат Великой Отечественной и кавказских войн (сейчас Рыженко несомненно прибавил бы к ним ополченцев Донбасса) к воинству Царя Небесного. Русская рать как ангельский легион — своеобразный смысловой предел русской батальной живописи.

В преддверии юбилея Великой Войны Рыженко создал цикл посвященных ей полотен из которых самым пронзительным является «Стоход. Последний бой Лейб-Гвардии Преображенского полка» (2013) – героический и трагический эпизод Брусиловского прорыва. Трое гвардейцев стоят над полем смерти с изорванным полковым знаменем, поднимая в атаку остальных. Один из ни похож на донбасского главкома Игоря Стрелкова и это не случайно, он был консультантом картины по военной форме.

Просьба молиться за Стрелкова была последней на сайте Рыженко за два дня до кончины.

«Вот уже три месяца как ведет войну Новороссия – форпост Великой России. Как я понимаю, лучшие люди России, не на словах, а на деле исполненные мужества, доказывают всему миру, что чудо воскрешения Великой Святой Руси – это не миф. Вот хотел бы я рассказать историю, которая случилась со мною год назад.

Я начал работу над картиной «Стоход», шел сентябрь 2013 года. Столкнулся с множеством проблем, связанных с передачей тонкостей формы русской императорской гвардии. Я поделился этими проблемами со своим другом Анатолием.

«Дружище, я к тебе пришлю своего друга, который все знает о форме русской армии. Жди через пару дней!» – сказал Анатолий.

И вот пролетели как минута эти дни. В один из сентябрьских деньков в мою мастерскую заходит человек, представившийся просто – Игорь…

Я сдружился с Игорем. Мы вместе работали над картиной «Стоход». Я – как художник, он – как консультант по форме.

Прошло несколько месяцев, и он так же внезапно исчез, как и появился. И вот – Крым, затем Славянск… Замелькали портреты героев сопротивления. И вот, всматриваясь в один из них, я уловил знакомые черты. Тот же грустный и одновременно твердый взгляд, те же усики, та же худощавая округлость нижней части лица.

Игорь Иванович Стрелков, Вы позволили мне иметь счастье быть с Вами знакомым. Если Вы прикажете, я завтра же оставлю кисть и отправлюсь под Ваше командование в сражающийся Донбасс.

Прошу всех, кто любит Россию, помолитесь о великом человеке с печальным и твердым взглядом – Игоре Ивановиче Стрелкове».

Перечислить все наследие Рыженко оставленное им меньше чем за два десятилетия невозможно. Портреты русских царей и государственных деятелей (Ивана Грозного, Малюты Скуратова, Федора Иоанновича, Алексея Михайловича), пейзажи, батальные сцены и сцены из монастырской жизни. Это был один из самых плодовитых и при этом тщательно работавших мастеров за всю историю русской живописи, сочетавший иконичность, идеологичность и детальную проработку материала.

Назову только еще одну отчасти особняком стоящую работу — «Выбор веры. Святой великомученик Георгий Победоносец».  Можно было бы ограничиться противопоставлением святой воин — жестокий царь, сделать акцент на мучениях святого, как и поступали большинство живописцев. Однако  Рыженко пошел по другому пути — его Рим тщательно археологичен — перед нами тот самый город, тот самый Диоклетиан, узнаваемый по сохранившимся статуям. Город одержим декадансом, его языческие курения — это не столько почесть высшим силам, сколько прославление своей чувственности. Сила его легионов — не служение порядку, а потакание тирании. И те, кто как святой Георгий и царица Александра не хотят участвовать в этом бесновании, сохраняют верность Богу и облику человеческому — враги, возмутители спокойствия, которые должны быть вычеркнуты из жизни, должны не напоминать о другом, высшем порядке бытия.

Творчество мастера опровергало клевету, что служение искусства высокой идее и эстетическая утонченность несовместимы, что современный художник должен быть небрежным порнографом. Рыженко отсылал к той древней эстетической концепции в которой художник художник указывает на разрыв между реальным и идеальным миром и мобилизует человеческие силы на прорыв к идеальному. Не деморализует, не убаюкивает, не глушит громом доблести прошлых и грядущих веков, а склоняет душу к тихому подвигу.

Павлу Рыженко удалось синтезировать лучшие традиции русской живописи: эпический реализм Васнецова, жанровую и сюжетную конкретность, предметность передвижников, напор и живость грековцев, археологическую тщательность академизма, философичность Нестерова и монументальную плакатность Корина. Чужд он был только одному — разрушительству в отношении Бога, природы и человека.

Иногда утверждают, что в отличие от литературы, русское изобразительное искусство уступает европейскому периода его расцвета. Мол, мы самобытны либо в иконе, либо в авангарде. Может и так, не буду спорить, но сомнения нет — именно на русской почве классическое искусство долго продержалось и родило замечательные шедевры после того, как Запад от авангарда ушел к абстракции, а от абстракции к деградации. Павел Рыженко был мастером в творчестве которого в полной мере выразилось это сопротивление прекрасного.

При жизни Рыженко был не обделен признанием и вниманием. Он был любим народом – я знаю десятки людей у которых на компьютере хранилась папка с репродукциями его картин. Помню как гонялись за его альбомами и репродукциями на бумаге и холсте. Но из-за молодости художника казалось, что все награды и почет успеются. Что признание, слава, ореол классика — все впереди, для 60-70-80 летних юбилеев. И вдруг оказалось его уже с нами нет. Забвение было бы преступлением против русской культуры.

Созданный им образ русской истории, его иконический ряд, должен войти в учебники, альбомы, хрестоматии как часть культурного опыта, как часть идентичности нашего молодого поколения. Павел Рыженко несомненно заслуживает места рядом с величайшими русскими художниками 19 и 20 столетий, как первый русский классик 21 века.

С сокращениями опубликовано в газете «Известия».