Егор Холмогоров. Пони бегает по кругу (Терроризм и автореференция)

В те далекие благословенные времена, когда слово «спецназ» ассоциировалось еще не со «спецназом ФССП», электрошокерами, которыми пытали Даниила Константинова и Болотным делом, а с антитеррористической группой «Альфа» я работал в издаваемой её ветеранами газете «Спецназ России» и много уделял внимания исследованию феномена терроризма. Тогда же для издания «Отечественные Записки» я написал статью «Террор. К осмыслению феномена современного терроризма», которая представляет собой многоаспектный анализ данного явления.

Многое в этом тексте меня сейчас категорически не удовлетворяет, но два положения: а). о терроризме, как о системе идеологически обоснованного контрлегитимного насилия, и б). о медийной природе террористических акций — представляются мне абсолютно верными.

В этом же тексте я построил и медийную модель теракта, которая безупречно работала, объясняя события вокруг «Норд-Оста», трагедию в Беслане и вообще все теракты этого поколения. Позволю себе напомнить эту модель, для того, чтобы указать на некоторые несообразности в происходящих в последние полгода терактах и предложить им своё объяснение.

Теракт как коммуникативная система

…Современный терроризм является не просто смертоубийством и разрушением— в этом случае он был бы незначителен как общественное явление. Главное оружие террора — это его медиатехнология, рассчитанная на широчайший общественный резонанс. Теракт, о котором никому не стало известно, попросту не нужен— этот факт уже осознали все, однако подобное «обнажение приема» не приводит тем не менее к снижению эффективности терроризма.В качестве коммуникативного акта теракт представляет собой коммуникацию между террористом или террористической группой с одной стороны и государственной властью — с другой. Общество не является самостоятельным элементом этой системы — оно выступает только в качестве резонансной среды. «Сообщение», которое закодировано в теракте, имеет своим адресатом власть и только власть. Теракт является средством воздействия на политические решения.

Субъект террора (террорист или чаще группа) выбирает точку максимально эффективного воздействия, в которой и совершается теракт. Точка должна быть выбрана исключительно точно, для того чтобы не заглушить воздействие теракта на общество посторонними сигналами — скажем, в ситуации взрыва АЭС «аудитории» у теракта практически не будет, — всем будет не до того. При этом логика террора требует определенной «экономии» средств (так, заряд для палестинского «человека-бомбы» стоит 150 долларов, вознаграждение родственникам 2–3 тысячи, а чудовищные нью-йоркские теракты, по подсчетам, обошлись террористам в 1,5 миллиона). Секрет этой «экономии» в том, что терроризм как поведенческая система паразитирует на обществе — даже рекламу терактов должны осуществлять не сами террористы, а их жертвы. Поэтому первоначальный «сигнал» должен быть «громким», эффективным и дешевым.

Роль «резонатора» выполняют обычно электронные СМИ, для которых сообщения о терактах стали в последнее время одной из наиболее прибыльных и престижных форм деятельности, причем никакие попытки этического или законодательного ограничения на транслирование терактов ни к каким принципиальным последствиям не приводят. Аудитория террора — это телеаудитория. Современный терроризм крепнет вместе с расширением телевизионной «галактики Маклюэна», поскольку предлагает идеальную для телевидения «картинку»: сюжетное напряжение, сильные эмоции, иррациональная тревога, элемент «принудительной» необходимости в созерцании очередного кровавого зрелища.

Проведенный в точке резонанса и широко транслированный СМИ, теракт становится достоянием аудитории террора, т. е. тех людей, для которых сведения о теракте (а массмедиа придают им дополнительную эмоциональную нагрузку) являются основанием для изменения собственной позиции или поведения в сторону, желательную для террористов. В этой аудитории можно выделить две подгруппы.

Первая — это «референтная группа» террора, т. е. та часть общественности, которая сочувствует террористам и готова говорить о том, что «это кровавое событие должно еще раз привлечь наше внимание к подлинным социальным причинам печальных явлений, коренящимся в условиях угнетения» и тому подобное, для чего заготовлен уже не один десяток штампов. Главная задача референтной группы — доводить до сведения властей требования террористов не в качестве таковых, а в качестве пожеланий обеспокоенной террором «общественности». Очередной теракт предоставляет ей повод еще раз повторить свои аргументы и оказать давление на власть.

Обычно референтная группа апеллирует к тем же ценностям, которые являются идеальным основанием для террора. Референтная группа социальных террористов указывает на эксплуатацию и несправедливость как корень терроризма, национальных — говорит о праве наций на самоопределение, религиозных — на нравственное растление, утрату веры и благочестия. Именно референтная группа осуществляет предварительную социальную легитимизацию террора через общезначимые ценности. В референтной группе можно выделить и непосредственную «группу поддержки», отождествляющую себя с террористами и воспринимающую их успехи как свои, составляющую рекрутскую базу для террористов.

Второй частью аудитории террора является «виктимизированная группа», т. е. те, кто осознает теракт как непосредственную угрозу собственной жизни и благополучию и, не пострадав от теракта непосредственно, ощущает тем не менее себя жертвой. Именно эта группа и является объектом запугивания, что должно привести ее либо к панике и разрушительным для общества хаотичным действиям (будь то биржевая паника, или бегство из зоны террора, или выражаемые в неуравновешенной форме требования к государству о защите и мести), либо к присоединению к референтной группе в требованиях пойти на уступки террористам.

Для аудитории международного терроризма можно выделить и еще одну группу — «мировое сообщество», которое должно, получив сведения о терактах, осознать требования террористов как «международную проблему», что приводит к вмешательству во внутренние дела государства — адресата террора. В настоящее время именно «мировое сообщество» является ведущей аудиторией большинства террористов, предпочитающих давить на власть не «снизу», а «сверху», поскольку практически при любом раскладе найдется та или иная геополитическая сила, которой выгодно ослабление становящегося жертвой террора государства.

Группы, составляющие аудиторию террора, оказывают более или менее скоординированное давление на государство-адресат, дестабилизируют его паникой или прямыми протеррористическими выступлениями. Благодаря этому давлению резонансной среды, а совсем не из-за непосредственного, «физического» воздействия терактов, власть обычно бывает вынуждена идти на уступки — переговоры с террористами, политические обещания, всевозможные реформы и послабления, признание за террористами прав «политического субъекта». Включается механизм «обратной связи», и террористы получают требуемый ими ответ— прямую или косвенную политическую легитимизацию их действий.

Обобщенную коммуникативную модель успешного теракта (такого, например, как рейд Басаева на Буденновск) можно представить себе так:

акция в наиболее чувствительной точке [отправление сообщения] — сообщение об акции в СМИ (прежде всего электронных) [трансляция сообщения] — обсуждение акции «аудиторией террора» [декодирование сообщения] — давление «аудитории террора» на власть [передача декодированного сообщения адресату] — уступки власти, легитимизация терроризма в той или иной форме [обратная связь].

По мере закрепления терроризма в качестве устойчивой и широко распространенной социальной практики последовательное прохождение всей коммуникативной цепочки становится необязательным. Теракт, угроза терактом, сама террористическая атмосфера ведут к тому, что власть сама «расшифровывает» сообщение террористов и так или иначе реагирует на него, стараясь избежать негативных последствий давления со стороны аудитории террора. На этом этапе происходит как бы «инверсия» позиций между террористами и их референтной группой. Теперь уже референтная группа (или, как вариант, «мировое сообщество») выступает в качестве главного источника угрозы для власти, и та предпочитает договариваться с террористами как с «конкретными и деловыми людьми» в противоположность неуправляемому общественному мнению.

Между властью и террористами устанавливается своеобразное властное отношение, основанное на «трансляции избегаемых альтернатив», т. е. на том факте, что в процессе коммуникации террористы сообщают власти о возможных последствиях, которых той хотелось бы избежать, а власть осознанно корректирует свои действия с учетом этих возможных последствий в желательную террористам сторону. Так успешный терроризм оказывается высшей инстанцией власти.

В 2001-2005 годах это всё отлично работало, но затем усилия росийских властей привели к слому этой модели, поэтому теракт, к примеру, 2011 года в Домодедово, как медийное событие провалился.  Однако сейчас в Волгограде проводятся два очень сходных теракта, которые явно имеют громкий общественный резонанс, которые «коммуникативно успешны». И, тем не менее, имеют существенные отличия от классической модели.

Прежде всего, если адресат сообщения очевиден — это Кремль, то адресант не проявлен. Не существует никаких позиций, никаких требований, которые ваххабитское подполье хотело бы донести до Кремля. Нет того «мессаджа» для которого теракт служил бы как «медиа». Равно и не существует, как это было в 1995, 2002 и 2004 никакого квохчущего в пользу террористов «общественного мнения» на «Эхе Москвы» или в «Новой Газете» или где еще. Определенное общественное мнение есть в новых интернет-медиа, грубо говоря — «в твиттере». Но и там оно размыто и распределено,так что не образует никакого линейного сигнала. Другими словами, террористы ничего не «требуют». Тогда чего же они хотят?

Моя гипотеза довольно проста. Террористы хотят ответа власти террористам. Любого. Не важно какого. Их устроит, в общем-то, любая реакция из списка возможных. А список возможных реакций Кремля за последние годы хорошо изучен и прекрасно известен.

Первое. Кремль всегда старается дать «жесткий ответ террористам». То есть ужесточить полицейские и репрессивные меры, усилить внутренний режим, проявить еще большую беспощадность. Вот уже сейчас Рамзан Ахматович Кадыров требует жестко запретить все «радикальные группировки» — причем непонятно кого он имеет в виду. Все легальные ваххабитские группировки давно запрещены. А все нелегальные и так нелегальны. А генерал-депутат Васильев требует, чтобы полицейские получили право стрелять террористам в лоб. Разумная мера, если бы не было опасения обратной связи, а именно «кому выстрелили в лоб, тот и террорист».

Второе. В рамках жесткого ответа террористам для Кремля полностью исключена возможность демонстративного ужесточения антитеррористических мер в отношении Северного Кавказа и выходцев с него, да и шире — в отношении мусульманских регионов. Не секрет, что вот уже и Татарстан заполыхал устраиваемыми ваххабитами пожарами церквей. То есть та питательная среда, — фундаментализирующийся и радикализирующийся ислам, насильственные и, в то же время, нахлебнические настроения на Кавказе не могут быть подвергнуты открытым, ясным, со вменением реальных претензий репрессиям и антитеррористической зачистке.

Поджоги православных храмов в Татарстане

Еще теракт в Домодедово выявил интересную медийную стратегию российских спецслужб, которые пытаются любой ценой отвлечь общество от «кавказского следа», априори предполагаемого в том или ином теракте. По сути спецслужбы сами «фабрикуют» мнимого адресата. То это был полумифический террорист «Раздобудько», то, как в октябре, место реальной террористки Асияловой занял «русский ваххабит Соколов», который так и прожил свою жизнь и умер медийным мифом, концов которого не сыскать. Поскольку каждый раз ложь является довольно неловкой и её концы хорошо видны, то общество укрепляется в той точке зрения, что наши глаза искусственно отводят от подлинного гнезда терроризма и подлинных убийц наших людей. Это, кстати, имеет негативный побочный эффект — идеологизация темы «русских ваххабитов» рождает недоверие — недоверие неизбежно породит слепоту к тому факту, что «русские ваххабиты», увы, существуют, как существовал печально известный Саид Бурятский. Другими словами, мнимые «русские ваххабиты», которыми запорошивают кавказский след, прикрывают подлинных отступников от нашего народа и нашей веры, которые чрезвычайно опасны.

Если всё это можем проанализировать мы с вами, то в гораздо большей степени это могут проанализировать заказчики и организаторы терроризма, сидящие в уютных небоскребах в странах Персидского залива.  Кстати к ним, по условиям международной игры, РФ тоже серьезных мер принять, увы, не может.

Итак, давайте совместим два условия вместе: необходимо дать жесткий ответ терроризму + нельзя позволять «эскалацию кавказского вопроса». Что мы имеем? Мы имеем ситуацию, описываемую известным мемом «Бомбить Воронеж», то есть алгоритм действий Кремля при котором он наносит удар не по зарубежным спонсорам терроризма, не по его внутренней питательной среде, а по самому российскому обществу. Прежде всего — по русскому обществу. Суровые меры со всей строгостью обрушиваются на критиков, недовольных, лояльную и нелояльную оппозицию, на превращенных в козлов отпущения русских националистов (против которых, как показал пример с Константиновым, оказываются допустимы даже пытки), против свободы слова и т.д.

Собственно, именно так ситуация развивалась за время прошедшее с первого Волгоградского теракта (согласитесь, что звучит инфернально: «Первый Волгоградский Теракт», «Второй Волгоградский Теракт» — ощущение линии фронта в контексте которого может и правда небезосновательным выглядит предложение вернуть городу имя времен Второй мировой войны). За этот период были приняты закон разрешающий досудебную блокировку сайтов (то есть направленный против потенциальных протестных акций после терактов), закон об «уголовном наказании за призывы к сепаратизму» (адресат которого тоже прозрачен — критики кавказской политики Кремля).

Никаких значимых мер против террористической среды на Кавказе (да и не на Кавказе) принято не было. Напротив, обещаны новые вложения, новые привилегии. Самым знаковым событием на этом фронте была драка в Госдуме между русским и кавказским депутатами. Напомню, кавказский депутат с золотым пистолетом — бывший боевик и шофер Салмана Радуева, напал на русского депутата, осмелившегося выразить возмущение по поводу установленного в Чечне памятника… шахидкам. Формально — убийцам русских солдат в XIX веке. Фактически все понимают. Депутатов заставили «помириться» причем о новых депутатских запросах с русской стороны я с тех пор не слышал.

Какое воздействие это оказывает на и без того взвинченное ухудшающимися экономическими условиями русское общество — гадать не приходится. Те, кто всецело поддерживал — начинают сомневаться. Те, кто сомневается, начинают говорить вслух. Те, кто говорили вслух, начинают кричать и нарываться на репрессии. Те, кто кричал и нарывался на репрессии начинают ненавидеть. Обратного потока, заметим, нет. Другими словами, после каждого знакового кризиса — межнационального конфликта и теракта Кремль сам избивает себя своими руками.

В ответ на теракт надо бить. Но поскольку бить того, кого хочет избить общество и кого естественно и логично в этой ситуации бить — нельзя, то бьют всех остальных. «Бомбят Воронеж». В стратегическом плане это избиение властью общества представляет самоизбиение, каковое мы со смешанными чувствами и наблюдаем.

Разумеется, «демонстративное избегание» очевидной жертвы является наиболее провоцирующим фактором ситуации. И здесь вилка поставлена чрезвычайно ловко. В глазах общества Кавказ заранее «виноват». И чем больше он заранее «не виноват» у Кремля, тем больше заранее виноват в глазах всех остальных. Это значит, что, вне зависимости от реального наличия «кавказского следа» (в обоих Волгоградских терактах он, впрочем, очевиден), Кремль, в рамках своей стратегии обречен его игнорировать, а общество обречено его видеть. Это означает, что, в сущности, неважно кем, когда и где по чьей инициативе совершен теракт, Кремль в любом случае постарается минимизировать «кавказский след», а общество будет в нем убеждено.

Какие меры показались бы обществу минимально адекватными — хорошо видно из письма, полученного мною от известного геополитика Станислава Хатунцева, которое, с разрешения автора, я позволю себе процитировать:

Сев. Кавказ нужно «закрывать»- именно закрывать, а не отпускать в «свободное плавание», давая ему «независимость» и превращая его тем самым в «суверенный» очаг общероссийского терроризма. Т.е. необходимо создать полноценную границу, формально — внутреннюю, с Дагестаном, впоследствии, видимо, с Ингушетией и с Чечнёй /регион «ДИЧь»/ и особый режим выезда оттуда и въезда туда. Начать, т.о., с границы между Дагестаном и некавказскими областями РФ — Ставропольем, Калмыкией. Усилить КПП на границе и сформировать особую внутреннюю пограничную стражу с собаками, патрулирующую маршрут вдоль контрольно-следовой полосы. Отправить туда крупный контингент внутренних войск на случай прорыва границы и других инцидентов а также как резерв, полная проверка на пограничных КПП автобусов, машин, поездов. Местную молодёжь в Россию пускать только по разрешениям, которые выдают В РОССИИ, а не на местах. И туда наших тоже по спецразрешению пропускать, чтобы не учились там салафизму. Всё это хорошо мотивируется введением долгосрочного режима контртеррористич. операции в том же Дагестане. Внутри же России БЕЗЖАЛОСТНО, БЕСКОМПРОМИССНО вычищать исламистов и всех, кто крышует их. Арестовывать их, содержать отдельно от других заключённых и отправлять к чёрту на кулички на работы каторжного типа — чтобы хоть какая-то польза от них была, но чтобы долго они не жили и загибались в течение полученного ими тюремного срока.

Ничего подобного, как мы понимаем, не будет. Мало того, я с легкостью могу показать, каким образом в нашей странной политической модели предлагаемые Хатунцевым меры могут быть осуществлены так, что от них вообще не пострадают террористы, зато взвоют все остальные. Бомбим Воронеж.

Система политического реагирования на теракты в современной РФ (а напомню — террор является медийно-политическим оружием и от того, что вы убьете двух и даже две сотни подпольщиков теракты не прекратятся) представляет собой идеальную автоореферентную систему, в которой согласно точно установленным закономерностям происходит передача сигнала от входящего сигнала до реакции: удара самого себя кулаком. Всё, что остается «террористу» — это с нужной регулярностью подавать входящие сигналы. Однако и это не обязательно — постепенно система перейдет к стопроцентной автореференции. Любое негативное событие будет расцениваться системой как «теракт» и запускать механизм ответа. Россия как государственная система уничтожит сама себя.

Российское государство сейчас больше всего напоминает бегающего по кругу по часовой стрелке одноглазого пони. С каждым кругом забега у всё большего числа людей возникает ощущение бессмысленности его существования. Каждый теракт — удар хлыстом, чтобы пони бежал быстрее. Но всё по тому же замкнутому кругу выхода из которого для слепого на левый глаз пони — нет.

И в итоге пони издыхает.