Филипп Арьес. Время истории

Филипп Арьес. Время истории. М., ОГИ, 2011

Книга заставившая меня переоценить многие свои ценности в познании истории.

Конечно Арьес — гений. Глубина, плотность и оригинальность его исторического мышления, умение ухватывать саму суть вопроса просто поражает.

В эссе «История марксистская и история консервативная» он всего двумя абзацами наносит убийственный удар марксизму как форме исторической мысли. А заодно и всем околомарксистским теориям и методологиям. Арьес отмечает присущий марксизму формат исторического мышления, который я для себя назвал «двухтактной историей». Для объяснения берутся два фактора. Один, фактор Х, объясняющий (так сказать ядро теории) объявляется по сути внеисторичным и вневременным, это некий сценарий, который всегда работает одинаково. Для марксизма это «производственные отношения» неизменно основанные на «борьбе антагонистических классов». Фактор Х всегда и везде срабатывает одинаково. Временную подвижность этой исторической модели задает фактор Y — некий движущийся по времени, эволюцонирующий исторический фактор, который, однако, всегда дегуманизирован, вынесен за пределы истории и исторического объяснения. В марксизме это «движение производительных сил» трактуемое как естественноисторический процесс. Заметим, что марксисты всегда очень настаивали на том, что это движение имеет естественно-исторический характер, что изобретения делаются людьми когда назревает объективная потребность и инновационный ум ничего изменить не может. Получается именно двухтактная и совершенно свободная от исторического начала модель. Динамический Фактор-Y не подчиняясь человеческой воле, находясь где-то в области законов природы, движется и движет историю (движение есть, но оно внеисторично). Статичный фактор-Х, образующий социальную схему, всегда срабатывает одинаково, выдавая свою стандартную реакцию на изменение обстоятельств, задаваемую Фактором-Y. Человеку как живущему, мыслящему, действующему существу в этой модели делать просто нечего.

Нетрудно угадать в этой двухтактной истории массу немарксистских теорий, построенных по тому же принципу — внеисторичный движущий Фактор-Yпровоцирует на все новые и новые стандартные реакции статичный социальный фактор Х. Тут и теория Гумилева — внеисторичная, природная пассионарность движет структуру этноса по все одному и тому же стандартному циклу. Тут и теория Нефедова — внеисторичные военно-технические изобретения движут по одному и тому же стандартному сценарию экономическую структуру в мальтузианском цикле и политическую структуру в ритме убывания асабии. Туда же и ваш покорный слуга, у которого в «Атомном православии» всё движет та же военно-техническая эволюция, явно лежащая за пределами человеческой воли и личности (хотя у меня хоть есть идеализм и поповщина, надчеловеческий, но личностный фактор, но тем не менее). Мы подсознательно воспринимаем как «красивую» теорию исторического процесса только такую двухтактную внеисторическую модель.

Арьес пытается этому противостоять, отстаивая историю как уникальность, как особенность, как изучение своеобразия. Хотя его позитивная программа гораздо слабее его негативной критики — фактически Арьес настаивает на том, чтобы историк изучал своеобразные, непохожие и несравнимые исторические структуры, но, по сути, то же _статики_. Его программа вела бы к превращению историю в диафильм из отдельных непохожих картинок. Понятно, что в практической работе Арьес от этого уходит — скажем в работе о ребенке и семье при старом порядке он неплохо справляется с показом перехода от одной структуры к другой, с анализом тех конкретных поступков и решений, которые ведут из точки А в точку Б. Делает он это не без огрехов, иногда принимая индивидальное за типовое, но изумительно тонко.

На мой взгляд решение дилеммы между историей своеобразия и «глобальной историей», которая оказывается не историей, «двухтактной историей», состоит в понимании центрального содержания в истории как поступка, как умственного, нравственного и волевого решения человека, лежащего в основе исторического изменения.

Только тогда, когда мы сумеем увидеть этот поступок, который так и или иначе воплощает, или, тем более, разрывает сеть из неподвижных или дегуманизированных структур, тогда мы и уловим подлинно историческое.