Н.Я. Данилевский. Россия и Европа

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2008 (и любые другие полные издания)

Книга-миф – объект страстной любви и ненависти поколений русских мыслителей, которые пытались в ней увидеть, впрочем, совсем не то, что хотел сказать сам Данилевский. Поэтому данную книгу каждый умный русский должен прочесть в оригинале. Понятно, что Данилевский своей концепцией развивающихся как биологические организмы культур-цивилизаций произвел революцию в исторической мысли: Леонтьев, Шпенглер, Тойнби, Гумилев, Хантингтон, Цымбурский – лишь копии разной степени таланта с оригинала, причем оригинал создан человеком с блестящим биологическим мышлением – Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885) был выдающимся ихтиологом.

При этом Данилевский еще и выдающийся науковед – проанализировав состояние наук, он пришел к выводу, что генеральный закон химии, в отличие от физики, еще не выведен и что, возможно, его выведут как раз славяне. И как раз в это самое время Менделеев создает периодическую систему – общий закон химии. «Россия и Европа» и «Периодический закон» появились в 1869-м, в один год! Причем надо понимать, что эти открытия равновеликие. Выработка Данилевским цивилизационного подхода в социальных науках сыграла такую же роль, как периодическая система в химии.

В книге Данилевского большинство реагировало только на великолепную и острую критику западничества – «мы сделали Европу нашей общей княгиней Марьей Алексеевной» – и на пророчества о грядущем подъеме и торжестве славянской культуры, каковые сегодня кажутся нам несколько поспешными, а в кого-то вселяют несколько сектантскую и залихватскую уверенность в великолепном русском завтра.  Формулы Данилевского столь беспощадно-точны, что у оппонентов это вызывало острейшую ненависть — скажем Владимир Соловьев написал целый цикл статей в которой пытался опорочить уже умершего Данилевского, представив его едва ли не плагиатором у немецкого философа Рюккерта. Плагиат доказывался просто — Соловьев брал тексты Рюккерта и вставлял в их перевод… цитаты из Данилевского (подробней см. MacMaster R. E. The Question of Heinrich Ruckert’s Influence on Danilevsky // American Slavic and East European Review. Feb. 1955. Pp. 59–66; Сергей Сергеев. Философствующий шулер). Об интеллектуальной атмосфере русского общества говорит тот факт, что шулер и фальсификатор Соловьев до сих пор считается великим философом, а его рассуждения вывешиваются на баннерах рядом с рассуждениями В.В. Путина.

Но на деле у Данилевского не сектантский, а остро политический ум. Он не пророчествует, а анализирует политические возможности. И на самом деле те возможности, на которые он указывает, использованы практически не были. Ни царская, ни советская, ни тем более эрефийская Россия практически никогда не проводила политику в собственно русских интересах, на чем настаивал Данилевский. Вместо этого мы подпирали своими костями ту или иную международную систему, платили своей кровью за устойчивость лондонской биржи. Данилевский великолепно показал ложность такой политики на примере ненужных России и вредных для ее интересов войн с Наполеоном, где мы таскали каштаны для Лондона.

Столь же неуслышанной оказалась категорическая позиция Данилевского, что, хотя Россия развивалась в рамках сурового самодержавия, это диктовалось первоначальными природными условиями развития. Но русский народ уже вполне вырос и развился в своеобразную форму, а потому — следует предоставить ему все свободы и возможности для творческого развития. Предназначение русско-славянского культурного типа для Данилевского состоит отнюдь не в деспотизме и, тем более, не в культивировании деспотизма, а как раз в освоении и развитии всех достигнутых германо-романским типом высших форм культуры, гражданственности, устроения жизни. Славянская культура по Данилевскому должна не культивировать ретроградность, а напротив, продолжить восходящую линию европейской культуры, в то время как в самой Европе культурные силы клонятся к упадку.

Данилевский не только не отрицает, но напротив, настаивает на единстве исторического развития человечества, в котором каждая культура вносит свой вклад и свои формы. Россия для Данилевского не антиевропейский, а сверхъевропейский феномен. Он надеялся, что славянская культура станет следующей в мировой эстафете ведущих культур. Вот этого пафоса продолжатели Данилевского не только не поняли, но и постарались его забыть.

По большому счету, Данилевский был воспринят и в XIX веке и сейчас сквозь призму упрощенного понимания работ Константина Леонтьева, который своеобразие русской культуры свел к самодержавию и другим формам отрицания культивируемой в Европе гражданской свободы. Прочтение которого бы Данилевский не принял. Разница между радикальным охранительством Леонтьева и идеей национального развития у Данилевского — огромна. Во-первых, Леонтьев придерживается, по сути, не столько концепции органического развития, сколько концепции неизбежности упадка и смерти. Он смотрит на культуры взглядом патологоанатома.  Данилевский же — сторонник философии жизни, для него жизнь — это становление, развитие, экспансия, в русском его радует именно присутствие этого животворящего начала. Леонтьев же фиксирует прежде всего стройные статичные формы. Он опирается на идею внешней принудительности формы, в то время как Данилевский смотрит на форму как на реальность создаваемую и поддерживаемую потоком жизни.

Органичности взгляда Данилевского, его уверенности в возможность для русского народа свободы и исторического успеха, нам сейчас очень не хватает.

Обязательно следует так же прочесть сборник политических статей: Данилевский Н. Я. Горе победителям: Политические статьи. М., АЛИР, 1998

Цитаты:

…Русский народ перешел через различные формы зависимости, которые должны были сплотить его в единое тело, отучить от личного племенного эгоизма, приучить к подчинению своей воли высшим, общим целям,- и цели эти достигнуты: государство основалось на незыблемой народной основе; и, однако же, в течение этого тысячелетнего процесса племенной эгоизм не заменился сословным, русский народ, не утратив своих нравственных достоинств, не утратил и вещественной основы для дальнейшего своего развития, ибо сохранил владение землею в несравненно большей степени, нежели какой бы то ни было европейский народ. И не только сохранил он это владение, но и обеспечил его себе на долгие веки общинною формою землевладения. Он вполне приготовлен к принятию гражданской свободы взамен племенной воли, которой (как всякий исторический народ) он должен был лишиться во время своего государственного роста. Доза свободы, которую он может вынести, с одной стороны,- больше, чем для всякого другого народа, потому что, обладая землею, он одарен в высшей степени консервативными инстинктами, так как его собственное положение не находится в противоречии с его политической будущностью; с другой же стороны, сами политические требования, или, лучше сказать, надежды, его в высшей степени умеренны, так как, за отсутствием (в течение всей его жизни) внутренней междоусобной исторической борьбы между различными слоями русского общества, он не видит во власти врага (против которого чувство самосохранения заставляло бы его принимать всевозможные средства предосторожности), а относится к ней с полнейшею доверенностью…

…Все формы европейничанья, которыми так богата русская жизнь, могут быть подведены под следующие три разряда:
1. Искажение народного быта и замен форм его формами чуждыми, иностранными; искажение и замен, которые, начавшись с внешности, не могли не проникнуть в самый внутренний строй понятий и жизни высших слоев общества — и не проникать все глубже и глубже.
2. Заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву — с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть и везде хорошо.
3. Взгляд как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы русской жизни с иностранной, европейской точки зрения, рассматривание их в европейские очки, так сказать в стекла, поляризованные под европейским углом наклонения, причем нередко то, что должно бы нам казаться окруженным лучами самого блистательного света, является совершенным мраком и темнотою, и наоборот…

…»Взгляните на карту,- говорил мне один иностранец,- разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар?»…

…Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т. д.,- материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему, как прежде было надеялась, как особливо надеялись немцы, которые, несмотря на препрославленный космополитизм, только от единой спасительной германской цивилизации чают спасения мира. Европа видит поэтому в Руси и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или, точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить,- которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть,- которое имеет и силу и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью. Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно — чтобы не сказать невозможно — перенести это…

…Какую же роль предоставляет нам Европа на всемирно-историческом театре? Быть носителем и распространителем европейской цивилизации на Востоке,- вот она та возвышенная роль, которая досталась нам в удел, роль, в которой родная Европа будет нам сочувствовать, содействовать своими благословениями, всеми пожеланиями души своей, будет рукоплескать нашим цивилизаторским деяниям, к великому услаждению и умилению наших гуманитарных прогрессистов. С Богом — отправляйтесь на Восток! Но, позвольте, на какой же это Восток? Мы было и думали начать с Турции. Чего же лучше? Там живут наши братья по плоти и по духу, живут в муках и страданиях и ждут избавления; мы подадим им руку помощи, как нам священный долг повелевает. Куда? не в свое дело не соваться! — кричит Европа. Это не ваш Восток, и так уже много развелось всякой славянщины, которая мне не по нутру. Сюда направляется благородный немецкий Drang nach dem Osten… Тысячу лет строиться, обливаясь потом и кровью, и составить государство в восемьдесят миллионов (из коих шестьдесят — одного роду и племени, чему, кроме Китая, мир не представлял и не представляет другого примера) дли того, чтобы потчевать европейской цивилизацией пять или шесть миллионов кокандских, бухарских и хивинских оборванцев, да, пожалуй, еще два-три миллиона монгольских кочевников,- ибо таков настоящий смысл громкой фразы о распространении цивилизации в глубь Азиатского материка. Вот то великое назначение, та всемирно-историческая роль, которая предстоит России как носительнице европейского просвещения. Нечего сказать: завидная роль,- стоило из-за этого жить, царство строить, государственную тяготу нести, выносить крепостную долю, Петровскую реформу, бироновщину и прочие эксперименты. Уж лучше было бы в виде древлян и полян, вятичей и радимичей, по степям и лесам скитаться, пользуясь племенною волею, пока милостью Божьей ноги носят. Поистине, горою, рождающей мышь,- каким-то громадным историческим плеоназмом, чем-то гигантски лишним является наша Россия в качестве носительницы европейской цивилизации…

…Народу, одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет, совершенно независимо от того, где он живет — на Востоке или на Западе. Всему живущему, как отдельному неделимому, так и целым видам, родам, отрядам животных или растений, дается известная только сумма жизни, с истощением которой они должны умереть. Геология и палеонтология показывают, как для разных видов, родов, отрядов живых существ было время зарождения, наивысшего развития, постепенного уменьшения и, наконец, совершенного исчезновения…

…Естественная система истории должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития как главного основания ее делений от степеней развития, по которым только эти типы (а не совокупность исторических явлений) могут подразделяться. Отыскание и перечисление этих типов не представляет никакого затруднения, так как они общеизвестны… Эти культурно-исторические типы, или самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке, суть: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический, или аравийский, и 10) германо-романский, или европейский. К ним можно еще, пожалуй, причислить два американские типа: мексиканский и перуанский, погибшие насильственною смертью и не успевшие совершить своего развития. Только народы, составлявшие эти культурно-исторические типы, были положительными деятелями в истории человечества; каждый развивал самостоятельным путем начало, заключавшееся как в особенностях его духовной природы, так и в особенных внешних условиях жизни, в которые они были поставлены, и этим вносил свой вклад в общую сокровищницу…

Начну прямо с изложения некоторых общих выводов или законов исторического развития, вытекающих из группировки его явлений по культурно-историческим типам.
Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою,- для того чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий,- составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.
Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.
Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.
Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие,- когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств.
Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения — относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу…

…Отношение национального к общечеловеческому вовсе не уподобляется тесным дворикам или клетушкам, окружающим обширную площадь, а может быть уподоблено улицам, взаимно пересекающимся и своими пересечениями образующим площадь, которая в отношении каждой улицы составляет только часть ее и равно принадлежит всем улицам, а потому меньше и теснее каждой из них в отдельности. Чтобы содействовать развитию города, который представляет в нашем уподоблении всечеловечество, ничего не остается делать, как отстраивать свою улицу, по собственному плану, а не тесниться на общей площади и не браться за продолжение чужой улицы (план и характер зданий которой известен только первым ее жителям, имеющим все нужное для продолжения строения) и тем не лишать город подобающего разнообразия и распространения во все стороны…

…И наука может быть национальна, но что в разных науках степень национальности различна. Национальность менее всего проявляется в науках, простых по своему содержанию или очень высоко стоящих по своему развитию,- в таких науках, к которым приложимы строгие методы исследования. Эти методы и составят препятствие к проявлению народности или вообще индивидуальности в несколько значительной степени. Здесь роль народности ограничивается почти лишь способом изложения и выбором методы исследования, если таких приложимых метод несколько. Роль народности в науках увеличивается по мере усложнения предмета, не допускающего введения точной и строгой методы. Если науки эти не принадлежат к разряду наук общественных, то причина национального характера, который они могут и должны принимать, зависит от особенности психического строя каждой народности, в особенности же каждого культурно-исторического типа. Наиболее же национальный характер имеют (или, по крайней мере, должны бы иметь для успешности своего развития) науки общественные, так как тут и самый объект науки становится национальным…

…И нигилизм, и аристократизм, и демократизм, и конституционализм составляют только весьма частные проявления нашего европейничанья; самый общий вид его, по-видимому менее зловредный, в сущности же гораздо опаснейший их всех, есть наше балансирование перед общественным мнением Европы, которую мы признали своим судьею, перед решением которого трепещем, милость которого заискиваем. Такое отношение к иностранному общественному мнению, даже если бы оно не было радикально-враждебно всему русскому, не может не лишить нас всякой свободы мысли, всякой самодеятельности. Мы уподобляемся тем франтам, которые, любя посещать общество, не имеют уверенности в светскости своих манер. Постоянно находясь под гнетом заботы, чтобы их позы, жесты, движения, походка, костюм, взгляды, разговоры отличались бонтонностью и коммильфотностью,- они, даже будучи ловки и неглупы от природы, ничего не могут сделать кроме неловкостей, ничего сказать — кроме глупостей. Не то же ли самое и с нашими общественными деятелями, беспрестанно оглядывающимися и прислушивающимися к тому, что скажет Европа; признает ли действия их достойными просвещенного европеизма? Фамусов, ввиду бесчестия своей дочери, восклицает: что скажет княгиня Марья Алексеевна! — и этим обнаруживает всю глубину своего нравственного ничтожества. Мы возвели Европу в сан нашей общей Марьи Алексеевны, верховной решительницы достоинства наших поступков. Вместо одобрения народной совести, признали мы нравственным двигателем наших действий трусливый страх перед приговорами Европы, унизительно-тщеславное удовольствие от ее похвал…

…Восточный вопрос не принадлежит к числу тех, которые подлежат решению дипломатии…

…Между тем как каждое из европейских государств в том или другом случае извлекает известную пользу от системы равновесия, на Россию оно никакого полезного влияния не оказывает и оказывать не может. Наоборот, всякое сколько-нибудь значительное нарушение равновесия непременно нарушает безопасность европейских государств, вредит их влиянию, их свободе действий… Напротив того, никакое усиление любого европейского государства нисколько не опасно для России, не вредит само по себе ее интересам, если не нарушает каких-либо особенных ее выгод. Пусть приобретет Франция левый берег Рейна и Бельгию, пусть получит к тому же решительное влияние на дела Апеннинского полуострова. Какая беда от этого России? Франция все-таки не станет через это достаточно сильною и могущественною, чтобы мочь одной вести против нее успешную наступательную войну. Пусть увеличится Пруссия до всевозможных пределов, т. е. соединит всю Германию (даже и австрийскую), завладеет Голландией, — все еще будет ей далеко не под силу выходить против России один на один. Другое дело, если бы Пруссия овладела славяно-австрийскими землями; но это было бы вредно для России не нарушением политического равновесия, а тем нравственным ущербом, которыйбыл бы ей нанесен подчинением славянского элемента немецкому, из-под которого он начал выбиваться. Итак, полезная для Европы система политического равновесия не только совершенно бесполезна для России, но еще и нарушение ее чьим бы то ни было преобладанием (столь вредное для европейских государств) для России совершенно безвредно.