1667 г. Андрусовское перемирие. Окончание русско-польской войны 1654-1667 гг.

В январе 1667 года было подписано Андрусовское перемирие, которым завершилась долгая русско-польская война 1654-1667 годов, начавшаяся с решений Переяславской рады.

Подписанный мир был одновременно победой и поражением русской дипломатии. Победой, поскольку раз и навсегда отменялись позорные последствия Смутного времени – отторжение от Российского государства Смоленская и Чернигова. Оба славных русских города вернулись домой, как и «мать городов русских» Киев.  В тексте договора было написано, что через два года после подписания Киев будет передан Польше, но этого так и не произошло, вместо отдачи Россия по «Вечному миру» 1686 года выплачивала 146 тыс. рублей за то, чтобы владеть Киевом, как тогда надеялись, всегда. Киев расположен на правом берегу Днепра, а весь левый берег до Запорожья оставался за Россией, как наследие Богдана Хмельницкого. Запорожьем две страны договаривались владеть совместно, что позднее Россия также переиграла в свою пользу.

Казалось бы – блестящий военный успех, царю Алексею Михайловичу было чему радоваться, звонить в колокола и награждать причастных к подписанию договора бояр. Но и в Москве и в стане гетмана Украины Ивана Брюховецкого царили отнюдь не однозначно радостные настроения. Не о таком мире мечтали и в Москве и в Киеве, когда начинали «крестовый поход» на Польшу в защиту русской земли и православия в 1654 году. Россия оставляла за Польшей всю Белоруссию, выводя войска из Полоцка и Витебска. За поляками же оставалась и вся Правобережная Украина, изможденная десятилетней «Руиной» — гражданской войной между претендентами на гетманство, которая продлится еще долгие годы и после Андрусовского мира. Правобережная Украина вернется в Россию лишь в конце XVIII века, после разделов Польши и, как показали события ХХ века и настоящего времени, так никогда в полной мере не стала своей.

Как получилось, что великолепно начавшийся освободительный поход царя Алексея принес лишь ограниченный успех, и то после долгой изматывающей войны? Для этого вернемся к его началу.

Москва очень долго с настороженностью относилась к Богдану Хмельницкому и его движению против поляков. С одной стороны сердце болело за угнетаемых латинянами православных братьев на Малой Руси, с другой, — анархичные «черкасы» (как называли запорожцев) охотно грабили и московские земли и, казалось, меньше всего годились в подданные дисциплинированного государства под царской рукою, казацкая старшина производила впечатление полупанов, чья ссора с Варшавой – их внутреннее дело. Даже православные иерархи в Киеве зачастую смотрели в сторону Константинополя, а не Москвы.

Главной опорой Хмельницкого первое время были орды Крымского ханства. Это, впрочем, был результат хитроумной политики Москвы – в 1630-е годы, после того как удар крымцев в спину помешал московским ратям освободить Смоленск, Россия построила мощную Белгородскую засечную черту, ставшую непроходимой для татарских набегов. Оголодавший Бахчисарай воззрился на Польшу и сперва хан решил дружить с казаками против Варшавы, так и родилось скороспелое мятежное государство Богдана Хмельницкого. Когда татары казаков предали и пришел черед энергично напоминать о себе Москве, подчеркивать долг православного царя по защите единоверцев.

Но когда Переяславская рада провозгласила: «Волим под царя восточного, православного!», Алексей Михайлович, еще юноша 24 лет, воодушевленный идеей освободить всех православных христиан от чужеземного ига засобирался в поход «противу сопостат Божиих».

Хоругвь Государева Полка в 1654 году.

И первая кампания 1654 года, возглавленная лично царем, была нацелена не на Украину, где дела обстояли и без того неплохо, а на Смоленск, Белоруссию и Литву. «Государев поход», принес удивительные успехи – освобожден был Смоленск, перед русскими ратями открыли ворота Полоцк, Витебск, Могилев, Орша. В следующем 1655 году царские воеводы взяли Минск, Вильно, Ковно, Гродно.

Пришествие московской рати на Западную Русь и в самом деле на первых порах напоминало больше освободительный поход.. «Мужики очень нам враждебны, везде на царское имя сдаются и делают больше вреда, чем сама Москва» – жаловались поляки. «Неприятель, куда бы не пришел, везде собираются к нему мужики толпами» — сообщали в Варшаву из Вильно. Великий гетман Сапега в какой-то момент даже признал Алексея Михайловича Великим Князем Литовским.

Но тут в «старинный спор славян» роковым образом вмешалась Швеция, которая опаслась чрезмерного усиления России. Шведский король Карл Х решил сам захватить Польшу и Литву. Начался «Потоп» – шведское нашествие, едва не стоившее полякам независимости. В Москве отчасти растерялись – как поступить, разделить вместе с шведами Польшу и получить на своих границах сверхдержаву, или же выступить против Швеции, понадеявшись что эта помощь заставит и поляков быть сговорчивей.

Афанасий Лаврентьевич Ордин Нащокин

Энтузиастом второго плана был Афанасий Лаврентьевич Ордин Нащокин, блестящий дипломат и любимец царя. Он считал, что Россия и Польша должны дружить, а отвоевывать надо у Швеции побережье Балтийского моря, торговый путь по Западной Двине и Ригу – по сути он начертал программу для Петра Великого. Россия объявила войну Швеции, наскоро прекратив огонь с Польшей, и вела «Первую северную войну» (1656-1658) на удивление успешно – если вспомнить, что против нее была лучшая военная держава Европы (основная армия которой, впрочем, воевала в Польше). Русские отняли у шведов Динабург (Даугавпилс), Юрьев (Тарту), осадили, правда безуспешно, Ригу. Но, в итоге, Москва оказалась между двух огней – воспрявшая Польша первым делом помирилась со Швецией и возобновила войну с Россией.

Со Швецией пришлось мириться на довоенном статус-кво, упустив плоды всех побед. Но, тем временем, на украинском и белорусском фронтах пришла череда неудач и несчастий. После смерти Богдана Хмельницкого, его преемник гетман Иван Выговской, перекинулся на сторону Польши. Началась кровавая, подлая и абсурдная украинская «Руина». Причем в Москве долго не хотели замечать измены Выговского, с почтением относясь к «уважаемому партнеру».

Иван Выговский

Когда прозрели — было поздно России пришлось воевать против Польши, изменившей Гетманщины и Крымского ханства одновременно. В июне 1659 под Конотопом казаки ложным отступлением выманили русскую конницу на преследование, где ее разгромили крымские татары. В один день погиб цвет московского служилого дворянства.

Битва под Конотопом в представлении украинских пропагандистов.

Русский командир отважный воин князь Семен Пожарский был схвачен и притащен перед лицо хана. Князь не только отказался поклониться хану и укорял стоявшего рядом Выговского, но и выбранил татарского владыку «по московскому обычаю» и плюнул ему в глаза. Отважная смерть Семёна Пожарского стала предметом народной песни, где рассеченное на части его тело чудесно срастается, а в рукописях XVII века найдены службы ему как мученику Симеону Страстилату «и иже с ним пострадавшим от безбожнаго царя хана крымскаго и богоотступника». А украинские националисты до сих пор очень гордятся этой крымско-татарской победой, почему-то считая её своей.

Год спустя новая еще более страшная трагедия. Преданные новым украинским гетманом Юрием Хмельницким (сыном Богдана), вынуждены были капитулировать русские войска боярина Василия Шереметева. Чтобы спасти жизни своих людей воевода взял грех на душу – подписал Слободищенский договор, где от имени Москвы обязался вообще уйти с Украины, но когда поляки потребовали его исполнения от сидевшего в Киеве воеводы Барятинского тот презрительно ответил: «Много в Москве Шереметевых» – договоры заключает только Государь. А в помнящем раду Переяславле народ поклялся «городов малороссийских врагам не сдавать».

Василий Шереметев

Казалось русским следовало признать поражение и искать мира с поляками на всей их воле. Но тут-то и проявили себя все преимущества неповоротливой, но надежной как кувалда московской системы. Государство не поколебали ни потери множества служилых людей и воевод, ни чудовищная инфляция, ни потрясший Москву в 1662 медный бунт. Правительство стабилизировало курс денег реквизировав основные экспортные товары и продав их иностранцам в Архангельске в пользу казны.

Медный бунт

Русское сопротивление лишило поляков надежды на реванш. В Белоруссии партизанил отчаянный храбрец князь Хованский и большая ее часть оставалась в царских руках. Пять приступов за «без пяти недель полтора года» отбил комендант Виленского замка князь Мышецкий, прежде чем был подло предан наемниками и еще более подло казнен польским королем Яном Казимиром. «Мстя мне за побитие многих польских людей на приступах и за казнь изменников, велел казнить меня смертию» — сообщал русский герой в письме семье.

Виленский замок

На этом успехи Яна Казимира и окончились – вторгшись в 1663 году на Левобережье с большой армией, он вначале решил, что малороссы наконец-то рады полякам. Города один за другим открывали ему ворота, в них оставались небольшие гарнизоны, и король шел дальше, пока не уперся в отказавшийся сдаваться городок Глухов. Застряв под ним король оглянулся и обнаружил, что у него в тылу разгорелось антипольское восстание, а сданные города были ловушкой.

Король Ян II Казимир

На этот раз в мятеже приняли участие даже предавшие ранее Россию Выговской и Иван Богун. Расправой над ними поляки и удовлетворили свою бессильную ярость. Но еще один из многочисленных гетманов – Дорошенко присягнул турецкому султану и теперь у войны появилась еще одна сторона.

Гетман Дорошенко

В итоге Польша вынуждена была признать, что потеряла Левобережье навсегда и что все украденное у России в Смуту придется вернуть. Большего от нее никто уже и не требовал. Ведший переговоры в Андрусово Ордин-Нащокин без колебаний отдал Белоруссию и Правобережье (а лично боярин был готов поступиться и Украиной) за союз с поляками против главных, как он считал врагов, — Швеции и Турции. А по его следам пошел тридцать лет спустя и Петр Великий. И поэтому Андрусовский мир, когда Россия отказалась от национально-освободительной миссии в отношении православных людей Западной Руси, разменяв ее на большую геополитику, оказался трагической вехой отчуждения Украины и Белоруссии от Москвы, дающей о себе знать и по сей день.

Неудача второй половины войны привела к тому, что в большинстве учебников она оказалась незнаменитой, её затмевает парадное действо Переяславской Рады. Поэтому подвиги Семёна Пожарского и Данилы Мышецкого мало кому известны, а безбашенного партизана Ивана Хованского помнят только по событиям стрелецкого бунта и опере Мусоргского. Но все же Андрусовский остается и вековым напоминанием – за то, что Россия считает своим, за Русскую Землю, наша страна готова драться долго, упорно и, рано или поздно, добьется своего. «Смоленск — наш. Чернигов – наш. Киев – наш» вполне мог бы с чувством сказать царь Алексей Михайлович, у которого эта война забрала почти треть его недолгой жизни.

Опубликовано в газете «Культура».

Приложение

ГИБЕЛЬ СЕМЕНА ПОЖАРСКОГО
Русская историческая песня

За рекою, переправою,
За деревнею Сосновкою,
Под Конотопом под городом,
Под стеною белокаменной,
На лугах, лугах зеленыех,
Тут стоят полки царские,
Все полки государевы,
Да и роты были дворянские.
А из далеча-далеча, из чиста поля,
Из того ли из раздолья широкого,
Кабы черные вороны табуном табунилися,
Собирались-съезжались
Калмыки со башкирцами,
Напущалися татарове
На полки государевы.
Оне спрашивают, татарове,
Из полков государевых
Себе сопротивника.
А из полку государева
Сопротивника не выбрали
Не из стрельцов, не из солдат-молодцов.
Втапоры выезжал Пожарской-князь,
Князь Семен Романович,
Он боярин большей словет,
Пожарской-князь.
Выезжал он на вылазку
Сопротив татарина
И злодея наездника,
А татарин у себя держит в руках
Копье вострое,
А славны Пожарский-князь — О
дну саблю вострую
Во рученьки правыя.
Как два ясныя соколы
В чистом поле слеталися,
А съезжались в чистом поле
Пожарской-боярин с татарином.
Помогай бог князю
Семену Романовичу Пожарскому!
Своей саблей вострою
Он отводил востро копье татарское
И срубил ему голову,
Что татарину наезднику.
А завыли злы татарове поганые:
Убил у них наездника,
Что не славного татарина.
А злы татарове крымские,
Оне злы да лукавые,
Подстрелили добра коня
У Семена Пожарского,
Падает его окарачь доброй конь.
Воскричит Пожарской-князь
Во полки государевы:
«А и вы, солдаты новобраные,
Вы стрельцы государевы!
Подведите мне добра коня,
Увезите Пожарского,
Увезите во полки государевы!»
Злы татарове крымские,
Они злы да лукавые,
А металися грудою,
Полонили князя Пожарского,
Увезли его во свои степи крымские.
К самому хану Крымскому,
Деревенской шишиморы.
Его стал он допрашивать:
«А и гой еси, Пожарской-князь,
Князь Семен Романович!
Послужи мне верою,
Да ты верою-правдою,
Заочью не изменою;
Еще как ты царю служил,
Да царю своему белому,
А и так-то ты мне служи,
Самому хану Крымскому,
Я ведь буду тебе жаловать
Златом и серебром,
Да и женки прелестными,
И душами красными девицами!»
Отвечает Пожарской-князь
Самому хану Крымскому:
«А и гой еси, Крымской хан,
Деревенской шишиморы!
Я бы рад тебе служить,
Самому хану Крымскому,
Кабы не скованы мои резвы ноги,
Не связаны белы руки
Во чембуры шекловые,
Кабы мне сабелька вострая,
Послужил бы тебе верою
На твоей буйной голове,
Я срубил тебе буйну голову!»
Скричит тут Крымской хан,
Деревенской шишиморы:
«А и вы, татары поганые!
Увезите Пожарского на горы высокие,
Срубите ему голову,
Изрубите его бело тело
Во части во мелкие,
Разбросайте Пожарского
По далече чисту полю!»
Кабы черные вороны
Закричали-загайкали,
Ухватили татарове
Князя Семена Пожарского,
Повезли его татарове
Они на гору высокую,
Сказнили татарове
Князя Семена Пожарского,
Отрубили буйну голову,
Иссекли бело тело
Во части во мелкие,
Разбросали Пожарского
По далече чисту полю,
Они сами уехали
К самому хану Крымскому.
Они день-другой не идут,
Никто не проведает.
А из полку было государева
Казаки двоя выбрались,
Эти двоя казаки-молодцы,
Они на гору пешком пошли
И взошли тута на гору высокую,
И увидели те молодцы
То ведь тело Пожарского:
Голова его по собе лежит
Руки, ноги разбросаны,
А его бело тело во части изрублено
И разбросано по раздолью широкому.
Эти казаки-молодцы его тело собрали
Да в одно место складовали,
Они сняли с себя липовой луб
Да и тут положили его,
Увязали липовой луб накрепко,
Понесли его, Пожарского,
Конотопу ко городу.
В Конотопе-городе
Пригодился там епископ быть,
Собирал он, епископ, попов и дьяконов
И церковных причетников
И тем казакам, удалым молодцам,
Приказал обмыть тело Пожарского,
И склали его бело тело в домовище дубовое
И покрыли тою крышкою белодубовою.
А и тут люди дивовалися,
Что его тело вместо срасталося.
Отпевавши надлежащее погребение,
Бело тело его погребли во сыру землю
И пропели петье вечное
Тому князю Пожарскому.