Джек Голдстоун. Революции. Очень краткое введение

Джек . . Очень краткое введение. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015

Работа известного американского социолога и политолога, видного представителя клиометрии, Джека Голдстоуна состоит, из тавтологичных общих мест формата «масло маслянное», «вода мокрая», во-вторых, из фактических ошибок и грубых передергиваний исторического материала, и, наконец, в-третьих, из интереснейших проговорок, заслуживающих самого пристального внимания.

Начнем с тавтологий. Никакой глубинной теории революции Голдстоун читателю не предлагает и даже, кажется, её чуждается — в приложенной к книге краткой библиографии отсутствуют даже «Революции и преобразование обществ» Ш. Эйзенштадта — наиболее фундаментальная попытка осмысления революции как макросоциального процесса. Голдстоун ограничивается указанием читателю на то, что революции не надо путать с переворотами, партизанской войной, и даже забастовками, которые, как мы с удивлением узнаем, «сыграли решающую роль в свержении советских и других коммунистических режимов в Восточной Европе» (с. 17).

Вместо теории революции Голдстоун предлагает своему читателю набор факторов, ведущих к её возникновению. На первом месте — финансовая нестабильность и экономические трудности, ведущие к тому, что власть залезает в долги или повышает налоги, тем самым раздражая общество и не имея достаточных возможностей покупать поддержку. Второй фактор — кризис и раскол элит, когда определенная элитарная группа начинает восприниматься остальными элитами и контрэлитами как олигархия, которая прераспределяет в свою пользу слишком много ресурсов и обделяет остальных.

2011_WPFDC_Jack_Goldstone_250Третий фактор, — революционная мобилизация масс, возмущенных несправедливостью, причины которой автор объясняет довольно поверхностно — крестьяне теряют землю, рабочие и студенты не могут найти работу по специальности. Фактор этот объяснен Голдстоуном крайне слабо — почему в одних ситуация революционная мобилизация возникает, а в других нет, почему иногда студенты и рабочие восстают, а иногда остаются спокойны или восстают неудачно? Причины мобилизации оказываются непроясненными и перечень причин превращается, таким образом, в кашу из топора — революция возникает там, где есть революционная мобилизация масс.

Четвертый фактор, — революционная идеология, «убедительный и принимаемый всеми нарратив сопротивления» (с.34). Этот идеологический фактор, на который прежде всего обращается внимание в революциях, на самом деле является самым спорным. Подавляющее большинство революционных переворотов происходят совсем не с той идеологией, которая торжествует при развитии революции. В феврале 1917 года в России почти никто не думал о коммунизме и диктатуре пролетариата. Мало того, даже требование «долой самодержавие» было в феврале 1917 популярным, но не всеобщим. В 1979 году в Иране, выступая за свержение Шаха, лишь немногие предполагали, что работают на вилаят аль-факих — принцип власти духовенства, введенный Хомейни.

Торжествующие в ходе революций идеократии являются, в каком-то смысле, обманом широких революционных ожиданий, а идеи зовущие на баррикады как правило весьма расплывчаты. Это, впрочем, отмечает и сам Голдстоун: «эффективнее всего работают расплывчатые или утопические обещания лучшей жизни в сочетании с подробным и эмоционально убедительным изображением невыносимой несправедливости и неизбежных пороков существующего режима» (с. 35).  Другими словами, важнейшим фактором возникновения революции является отнюдь не убедительная идеология, как утверждает автор, а нечто прямо противоположное — убедительная черная легенда, мрачный миф, формирующийся вокруг старого режима.

Вспомним демонический образ Уэнтворта-Страффорда накануне английского Великого Мятежа, потоки клеветы на Марию-Антуанетту, мифологизацию фигуры Распутина. Как правило позднейшие исторические оценки уничтожают большую часть этих мифов. Другими словами, революция начинается с расчетливо запущенной клеветы. А её радикализация, как правило, осуществляется не столько за счет позитивной утопической идеологии, сколько за счет эксплуатации образа врагов и предателей революции. Так что и тут даваемая Голдстоуном характеристика мягко говоря неполна.

Наконец, пятый фактор называемый Голдстоуном — это благоприятная международная обстановка для революции. Хотя этот фактор значим прежде всего для американских квази-революций современности. Неблагоприятная внешняя обстановка для Французской революции сложилась очень быстро, однако это не помешало ей потрясти Европу. Для большевистской революции начальным благоприятным моментом было неблагоприятное внешнее положение России и связи большевиков с Германией, однако позднее внешняя обстановка для большевиков была невыигрышной, что не помешало им одержать победу в гражданской войне.

Право же, ленинская двухчастная формула: «верхи не могут управлять по старому, а низы не хотят жить по старому» при всей своей абстрактности гораздо более ясна, чем предлагаемая Голдстоуном схема в которой, в конечном счете, все сводится с экономическому и политическому дефолту старого режима и неизвестно откуда взявшейся революционной энергии масс.

Наряду с факторами революции Голдстоун называет ряд возможных структурных причин революций. Прежде всего — демографический взрыв. Однако известный специалист по демографически циклам говорит об этой теме поверхностно. Далее изменение международного положения, неравномерное и зависимое экономическое развитие — эти факторы также затронуты поверхностно.

Более основательно Голдстоун говорит о «новых формах дискриминации». Те или иные формы дискриминации должны быть традиционными, восприниматься как часть существующего порядка. Если же внезапно появляются новые формы ограничений для тех или иных групп, то это ведет к росту их протестных настроений.

Наконец, своеобразный «пойнт» Голдстоуна — это теория «персоналистских режимов», выглядящая как своеобразное научное оправдание «цветных революций». Партийный или военный режим, по Голдстоуну, имеет тенденцию перерождаться в персоналистскую диктатуру национального лидера, который всё меньше считается с военными и деловыми кругами, не соотносит себя с жизнью народа и изолирован от неё.

При этом, подобные режимы становятся жертвами своеобразной «дилеммы диктатора» — чтобы сохранять положение в мире диктатор должен увеличивать военную и экономическую мощь, для чего должен опираться на молодых специалистов, которые приходят в противоречие со старой элитой и режимом, демонстрируя свои амбиции. Это и может породить революцию.

Голдстоун дает довольно банальное и легко выводимое из обобщения опыта французской, русской и китайской революций описание революционного процесса. Единственным интересным замечанием является гипотеза о «второй волне» революции, наступающей примерно через два десятилетия после первой. Тогда новое поколение революционных лидеров отказывается от компромиссов, заключенных после затухания радикальной фазы революции, и начинается новый тур преобразований — коллективизация в СССР, культурная революция в Китае, реформы Карденаса в Мексике.

cardenas

Ласаро Карденас. Президент Мексики с 1934 по 1940. Провел аграрную реформу в пользу бедных крестьян, национализировал нефтяную промышленность, закрепив результаты Мексиканской революции 1910-20 гг.

В исторической части работы Голдстоуна множество  фактических ошибок и пристрастных суждений. Глава «Революции в древнем мире» начинается с повторения давно опровергнутого в мировой египтологии тезиса, что социальный переворот, описанный в «Речении Ипувера» — это «революция» приведшая к падению Древнего Царства в Египте. «Во время египетской революции 2011 г. египтяне с гордостью рассказывали эту историю о первой известной миру народной революции, доказывая, что издавна боролись против несправедливости» (с. 65) — радостно резюмирует Голдстоун. С публикации текста папируса Гардинером в 1909 году, на которую ссылается Голдстоун, египтология продвинулась в изучении этого произведения гораздо дальше. Многие ученые полагают, что речь идет не о первом, а о втором переходном периоде в истории Египта, гиксосском завоевании. И, в любом случае, говорится там о бедствиях страны, а не о восторге революции:

«Лучшая земля в руках банд. Человек поэтому идет пахать со своим щитом. Воистину: кроткие говорят: «[Человек свирепый] лицом стал повсюду. Нет нигде человека вчерашнего дня». Воистину: грабитель повсюду. Раб с похищенным будет находить их. Воистину: Нил орошает, никто не пашет для него. Каждый человек говорит: «Мы не понимаем, что происходит в стране». Воистину: женщины бесплодны, не беременеют. Не творит больше Хнум из-за состояния страны. Воистину: простолюдины сделались владельцами драгоценностей. Тот, который не мог изготовить себе [даже сандалии], стал теперь собственником богатств. Воистину: сердца его рабов скорбны; не разделяют вельможи с людьми своими [их] радости. Воистину: сердце людей жестоко. Мор по всей стране. Кровь повсюду. Не удаляется смерть. Пелены [мертвого] вопиют еще до приближения к ним. Воистину: многие трупы погребены в потоке [в Ниле]. Река [превратилась] в гробницу, [а] местом для бальзамирования сделалась река. Воистину: благородные в горе, простолюдины же в радости. Каждый город говорит: «Да будем бить мы сильных [имущих] среди нас». Воистину: люди стали подобны птицам, ищущим падаль.

Воистину: чужеземной землей стала страна [то есть Египет]. Номы [разгромлены]. Варвары извне пришли в Египет… Смотри! Каждая чужеземная страна [говорит] 9: «Это наша вода! Это наши поля!» Что вы можете сделать против этого? [Ведь все склоняется к упадку. Воистину: смех забыт. Он нигде не слышен. То, что слышно в стране,— это стенания, смешанные с воплями. Воистину: азиаты все стали подобны египтянам, а египтяне [стали] подобны чужеземцам, выкинутым на дорогу. Воистину: волосы выпали у всех. Не различается сын мужа от такого, который не имеет отца. Воистину: [страдают] из-за шума. Не прекращается шум в годы шума. Нет конца шуму».

Невероятная путаницу у Голдстоуна с античностью. Он утверждает, что греки признавали 5 форм государственного устройства: монархию, аристократию, тиранию, олигархию и демократию. Это не соответствует ни платоновской классификации (тимократия, олигархия, демократия, тирания), ни Аристотелю, который признавал шесть типов государственного устройства — три правильных и три неправильных. Неправильной демократии у аристотеля соответствует правильная «полития». Мысль о том, что демократия может быть неправильной очевидно показалась Голдстоуну столь неприемлемой для американского читателя, что он предпочел отредактировать Аристотеля.

Утверждая, что после тираний в греческих полисах устанавливались  конституции «с более сбалансированной основанной на законе формой правления» (с.67), автор приводит в качестве примера таких конституций законы Солона и Ликурга. Однако ни одной из этих конституций не предшествовала тирания. Напротив, тирания Писистрата как раз вытекла из недовольства части афинян законами Солона.

Один из разделов книги называется «Прекращение революций с 1 г. н.э. до 1200 г. н.э.». Автор в ней утверждает, что в этот период имперского средневековья революций не было, а были лишь бунты и восстания, направленные на смену династии. «Власть Рима и Византии, квазибожественный статус императоров и умелые действия их легионов более тысячи лет сдерживали народные волнения» (с. 77).

При таком определении, честно говоря, совершенно непонятно — чем вымышленная революция в Египте или протестные движения в Греции и Риме принципиально отличаются от протестных выступления имперского средневековья. Почему восстание «Ника!» в Константинополе в 532 г. это не подавленная Юстинианом революция? Или чем нынешние свержения диктатур отличаются от восстания перекинувшегося из Херсонеса в Крыму на Константинополь, и приведшего в 710 году к окончательному падению режима Юстиниана II. Настоящая «оранжевая революция» произошла в Константинополе в сентябре 1185 года, когда толпа свергла и растерзала василевса Андроника I Комнина.

Применительно к революциям Нового времени Голдстоун придерживается классической либеральной схемы. Нидерландской революции для него попросту не существует, в Англии решающее значение имеет не Великий Мятеж, а «Славная Революция» 1688 года, поскольку после неё был принят Билль о правах. Революция в Америке сводится им прежде всего к принятию конституции. Во Франции Наполеон Бонапарт рассматривается им не как могильщик революции, а как революционный лидер.

Крайне неприязненно по отношению к России и СССР написана глава о русской революции. Голдстоун заявляет своим читателям, что в ХIХ веке Россия была «самой отсталой страной Европы» (с. 107) (более отсталой чем Португалия, Румыния и Черногория?).

Далее сообщается, что «не отличавшийся большим умом царь Николай II и императрица Александра попали под влияние русского мистика и целителя Григория Распутина» (с. 108). Трудно сказать, что больше удивляет — наличие у Голдстоуна карманного интеллектометра, которым он может измерить ум царя, странное именование Николая царем, а Александры императрицей, или оригинальное определение Распутина. Нет большого греха в мистике или в целительстве, а потому читатель должен сделать вывод, что вина Распутина состояла в том, что он был русским целителем и мистиком. Тем более, что «Распутина в конце концов убили (что оказалось непростой задачей — его отравили, затем застрелили, а потом еще и утопили)» (с. 108). Видимо такие чудодейственные свойства Распутину тоже придавало то, что он был русским?

В этом смысле гораздо больше в русской революции проясняют работы коллеги Голдстоуна по разработке клиометрии и неомальтузианских исследований — С.А. Нефедова, полагающего, что Россия в 1917 попала в классические мальтузианские ножницы и возможность для Николая II предотвратить революцию была равна нулю (см. его работу «Реабилитация Николая II»). Вообще удивительно, что Голдстоун в свой работе неомальтузианских объяснений практически не использует, вместо этого прибегая к поп-версии либеральной политологии.

Касательно коллективизации сообщается, что «миллионы крестьян погибли во время рейдов сталинских продотрядов, прочесывавших сельскую местность в поисках запасов зерна и отправлявших всё, что можно рабочим в города» (с.111). Так причудливо у автора перемешиваются события гражданской войны, когда действовали продотряды, ликвидированные в 1921 г., и коллективизации, когда продотрядов не было. Миллионы крестьян, возможно, и погибли за время коллективизации (хотя большая часть всё-таки была сослана), но не от действий продтотрядов, а от политики новых колхозных властей и отчуждения земли.

60394471_1276681007_1

Неприязнь к Сталину сочетается у Голдстоуна с восторженным отношением к Мао.

Весьма характерный контраст с откровенно враждебным к России и русским изложением составляет рассказ о китайской революции, выдержанный в почти официозных тонах. «Мао совершил множество трагических ошибок, и его политика стала причиной трагической гибели десятков миллионов человек. В то же время благодаря ему независимость Китая былоа восстановления после столетия поражений и унижений со стороны иностранных держав, а созданная им коммунистическая партия привела страну к достижениям, обеспечившим китайской экономике второе место в мире» (сс. 11-112). «В конечном счете идеи Мао доказали свою правоту» (с. 114). «Испытания Великого марша сплотили руководство КПК, о стойкости которого слагались легенды» (с. 115). Чудовищная «культурная революция» связана согласно Голдстоуну с тем, что «к 1966 г. Мао пришел к убеждению, что Китай становится слишком материалистическим и забыл о революционных идеалах» (сс. 117-118).

Иногда американский цинизм автора зашкаливает так, что просто диву даешься. Например, раздел о революциях в Восточной Европе начинается с утверждения, что  «в 1944 году, когда немецкие войска отступили к Берлину, советские войска оккупировали Восточную Европу» (с. 151). Интересно, немецкие войска при отступлении хотя бы отстреливались, или дикие красные орды ворвались в беззащитную Европу, пока герр комендант пил утренний кофе? И если немцы отступили в 1944 году, то чем советские войска были заняты до 1945? Возможно в силу своей технологической неразвитости просто не успевали дойти до Берлина?

Столь же цинично звучит и утверждение, что в 1956 году СССР подавил «попытки мирного свержения коммунистического режима» (с.152). О венгерском восстании 1956 года можно было сказать всё что угодно, но мирным оно точно не было — это было вооруженное восстание в ходе которого антисоветские повстанцы убивали полицейских, сотрудников госбезопасности, коммунистов. Фотографии обезображенных трупов линчеванных слуг коммунистического режима обошли всю мировую прессу. С обеих сторон это была военная операция, стоившая множества жизней. Послдедней каплей, склонившей советское руководство к  решению о применении силы были действия Израиля, Англии и Франции, напавших на Египет после решения СССР об отводе советских войск с улиц Будапешта в казармы.

de-biasi_linciaggio-del-cadavere-di-un-agente-dell-ahv-1956

Восставшие мадьяры тащат изуродованный труп сотрудника венгерского ГБ даже не снимая с него хороших сапог.

Впрочем, говоря о «бархатных революциях» приведших к падению коммунистических режимов в Восточной Европе, Голдстоун честно отмечает, что главным фактором слабости этих режимов оказалось то, что в 1989 году они были «лишенными поддержки СССР» (с. 154). То есть главным спусковым крючком демократизации оказалась чисто внешняя причина — отказ Горбачева от поддержки геополитических интересов СССР.

Главная ценность книги Голдстоуна состоит именно в массе весьма интересных проговорок и полупризнаний автора, которые сводят миф о «самостоятельно случившихся революциях» на нет. По настоящему интересна эта книга именно тогда, когда автор отказывается от лицемерного объяснения революций внутренними причинами и ясно показывает, что в современном мире главным «заказчиком» революций выступают внешние силы. Режимы, даже самые отвратительные, держатся, пока их поддерживают извне (прежде всего США) и рушатся, когда этой внешней поддержки не оказывается.

Мы узнаем, что революция на Кубе, которая вошла в легенды как пример самостоятельной отважной борьбы левых партизан, смогла победить потому, что администрация президента Эйзенхауэра сочла, что сумеет договориться с «умеренным националистом Кастро» и оставила репрессивный режим Батисты без поставок оружия, после чего армия диктатора просто разбежалась.

«В марте 1958 г. возмущенный насилием, которое развернул Батиста и сочтя Кастро умеренным националистическим лидером, президент США Дуайт Эйзенхауэр прекратил поставки оружия кубинскому режиму. После введения эмбарго на поставки вооружений моральный дух в войсках Батисты быстро упал» (с. 123).

В 1979 году демократическая администрация президента Картера, можно сказать собственными руками устроила революции в и Иране. Режимы Сомосы и шаха Мохаммеда Реза Пехлеви оказались без внешнеполитической поддержки США, им фактически запретили сопротивляться революции, и они пали.

«В 1977 г. новоизбранный президент США Джимми Картер, заявивший, что приоритетом его политики станет защита прав человека, пригрозил прекратить военную помощь Никарагуа, если Сомоса не отменит военное положение…» (с. 135). «Осенью 1978 Сомоса восстановил военное положение.. Сомоса отказался оставить свой пост даже после того, как США полностью прекратили военную помощь его режиму… В мае 1979 г. СНФО [Сандинистский Национальный Фронт Освобождения] перешел в решающее наступление, скоординировав городские мятежи и нападения партизан на крупные города. Соединенные штаты и Организация американских государств потребовали отставки Сомосы. Национальная гвардия, лишенная боеприпасов из США и деморализованная международной поддержкой, которая была оказана СНФО, начала распадаться…» (с. 136).

19790924-carter_2048529i

Даниэль Ортега и другие члены правящей хунты Никарагуа на встрече с Джимми Картером.

Моё поколение советских школьников, собиравших тетрадки и игрушки для детей Никарагуа, против которых воюют злые «контрас», подстрекаемые американскими империалистами, не могло даже придти в голову, что сама сандинистская революция — продукт американского империализма (кстати об этой революции недавно вышла подробная книга: Н.Н. Платошкин. Сандинистская революция. Предыстория и последствия. М., Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2015).  Лишь смена администрации Картера администрацией Рейгана, одержимого антикоммунизмом, привела к тому, что США начали проводить ожесточенно антисандинистскую политику, так и не увенчавшуюся успехом. После перерыва в 1990-е Даниэль Ортега вновь находится у власти в Никарагуа и проводит левую и антиамериканскую политику.

Аналогично сложилась ситуация и в Иране, где «шах удерживал власть с помощью своих спецслужб, жестких репрессий и поддержки, которую ему оказывали Соединенные Штаты. Но в 1977 году президент Джимми Картер предупредил шаха, чтобы он ослабил репрессии и соблюдал права человека. Это открыло путь для стачек и публичных демонстраций…» (см. 140). «Шах применил силу и сотни человек были убиты. Хомейни воспользовался ситуацией, объявив убитых мучениками и призвав к новым протестам как к выражению скорби. Это привело к росту акций протеста и к «черной пятнице» 8 сентября 1978 г., когда шах объявил о введении военного положения, а войска убили несколько тысяч невооруженных демонстрантов… Президент Картер заявил шаху, что не потерпит насилия. В январе 1979 г., после нескольких недель массовых уличных демонстраций , шах отбыл в Египет» (с. 142).

27_8911090304_L600

Исламская революция в Иране

Итак, согласно Голдстоуну демократическая администрация Картера уже запускала «революционную волну» по миру под лозунгом соблюдения прав человека. Волна, впрочем, оказалась неудачной — и никарагуанский и иранский режимы оказались принципиальными противниками США и весь период президентства Рейгана прошел в конфронтации с Никарагуа и Ираном и причудливых схемах, вроде знаменитой аферы «-контрас», когда США тайно продавали оружие Хомейни, а полученные незадекларированные средства пускали на помощь антисандинистам в обход Конгресса.

Недавние события на Ближнем Востоке, снова при демократической администрации довольно сходной с картеровской, повторили эту схему. Полагавшийся на поддержку Вашингтона Мубарак лишился власти именно потому, что энергичное давление на него было оказано Белым Домом. Если вспомнить, что не зависевший от американцев Башар Асад сумел удержаться, трудно не прийти к выводу, что самая надежная дорога к революции – это быть другом и союзником США.

Впрочем, в случае с Египтом Голдстоун еще более откровенен. Долго рассуждая о внутренних проблемах режима Мубарака, он внезапно вворачивает такой пассаж: «эксперты по ненасильственному сопротивлению из сербского молодежного движения «Отпор!» — ветераны революции, отстранившей от власти Слободана Милошевича, подготовили членов молодежного движения «6 апреля» (с. 168).

otpor-srdjan-popovic-canvas-occupy-movement

Клонирование «Отпора».

Я пытаюсь представить себя на месте ветерана сербского госпереворота 2000-го года. Вот сижу я в Белграде, попиваю ракию, закусываю сливовицей, и вдруг приходит мне в голову мысль: «А не подготовить ли мне египетских исламистов к ненасильственной борьбе со считающимся союзником США режимом Мубарака?».

Сквозь потоки политкорректного политологического вранья Голдстоун ясно дает понять, что вся цепочка «демократических революций» от Сербии и Украины-2004 до Египта, Сирии и Украины-2014 представляла собой единый процесс, делалась одними и теми же людьми, дирижировалась из одной страны.

76186051

Арабская весна.

При этом важным условием глобальной революционной волны Голдстоун считает внешнеполитическую поддержку революций со стороны США и отсутствие противодействия России и Китая. Если США революции не хотят, народ, почему-то, сразу забывает о своих правах, а если незападные державы мешают, то «народного гнева», привезенного импортными активистами, оказывается недостаточно для обеспечения торжества «свободы». «В Ливии вмешательство НАТО позволило мятежникам одержать победу над Каддафи всего за несколько месяцев. Однако в Сирии иностранное вмешательство было на стороне режима Асада, что позволило ему продолжить боевые действия» (с. 176).

Характеризуя современный этап в истории революций Голдстоун излагает материал в режиме полуправды. «Ненасильственное сопротивление наиболее эффективно там,  где правители зависят от поддержки со стороны демократической иностранной державы, которая не собирается терпеть беспощадного подавления мирной оппозиции…» (с. 145). «Легко уязвим был шах Ирана, когда Джимми Картер, президент Соединенных Штатов (от которых шах зависел, получая оружие и кредиты), настоял на том, чтобы шах усмирил свои наводившие ужас спецслужбы (САВАК) и позволил оппозиции проводить мирные демонстрации против режима. Там, где лояльные и решительно настроенные военные поддерживают финансово сильное и независимое правительство, ненасильственное сопротивление обычно терпит неудачу, не выдерживая жестоких репрессий» (с. 146).

Не трудно сделать вывод, что иметь в стране финансово сильный независимый режим — опирающийся на лояльных военных — хорошо, а вот быть американской марионеткой — плохо.

Но тут Голдстоун начинает откровенно морочить своим читателям голову, выдавая виртуальные мнимости за политические факты: «С середины 1980-х появился ряд факторов, благодаря которым возросли шансы ненасильственного сопротивления с целью свержения режимов. Во-первых, произошло важное изменение глобальных стандартов легитимности: теперь для её подтверждения требуются выборы… Во-вторых, новые СМИ, включая YouTube, Facebook и Twitter упростили для оппозиции задачу получения и распространения свидетельств злоупотреблений режима… В-третьих, оппозиционным движениям помогает международная сеть активистов, которые обучают методам ненасильственного сопротивления»(с. 146). Ну и венец циничной насмешки: «Завершение холодной войны ослабило желание Соединенных Штатов и других держав осуществлять военное вмешательство, чтобы сохранять у власти правителей вопреки воле народов» (с. 147).

skrin

Запись украинского хлопца Мустафы Найема с которой ведется отсчет Майдана-2014.

Этот лукавый синопсис по «новейшим революциям» можно перевести на человеческий язык. Сейчас вместо интервенций по насаждению угодного режима США предпочитают революции. «Окном» для совершения этих революций являются выборы, то есть моменты минимальной легитимности существующих режимов. Хотя, как показал опыт Украины-2014, легко можно обойтись и без них. Во время этого окна на режим оказывается интенсивное информационное давление через социальные сети. «Крайне важную роль играют также переубеждение солдат и разоблачение коррупции и должностных преступлений» (с. 145). Другими словами, через соцсети запускается та самая «черная легенда» без которой не обходится ни одна хорошая революция. Ну и, наконец, решающую роль в революции играет мобильная международная революционная армия «гражданских активистов», которая может быть оперативно переброшена из страны в страну или наращена за счет местных ресурсов — «по методичкам».

Этот «лом» — микс из профессиональных кочующих революционеров, новых медиа, внешнего давления США и подрыва легитимности через черную легенду и манипуляции вокруг выборов, — является тем инструментом с помощью которого США взламывают в ходе глобальной революции политические системы, которые Голдстоун характеризует как «коррумпированные персоналистские режимы».

Такие режимы правят, распределяя богатства в узком кругу приближенных, игнорируя амбиции военных и интересы широких слоев бизнеса. Именно особой природой этих режимов объясняет Голдстоун тот парадоксальный факт, что США не добиваются освобождения жителей гораздо более варварских нефтяных монархий Аравии. Мол, там – традиционная политическая система, к которой все привыкли, а тут дискомфортная и неустойчивая коррупция.

«В них господствовали коррумпированные персоналистские режимы, наблюдалось отчуждение элит, потеря лояльности со стороны военных, недовольство населения, вызванное фискальными и экономическими проблемами и давлением демографических факторов. Везде широкая коалиция оппозиционных сил объединялась вокруг нарратива несправедливости: ненасытные правящие кланы плохо обращаются со своим страдающим народом» (сс. 175-176) — так характеризует Голдстоун режимы — жертвы «арабской весны».

Нетрудно заметить, что в описаниях даваемых сегодня на Западе политической системе в России она так же тщательно рихтуется именно под такую «персоналистскую диктатуру». Причем речь идет о сознательном шаблонном конструировании определенного политического образа. Мифологемы «кооператив «Озеро», «коррумпированный ближний круг», «жулики и воры» начали целенаправленно использоваться в описании нашего политического пространства с 2009-2010 годов усилиями Алексея Навального.

2577

Типичный образец пропаганды, конструирующей мифологему «персональной коррупции».

При этом они вытеснили прежний критический дискурс, описывавший официальную политику как антисоциальную и антинациональную. Место обсуждения масштабных общественных проблем занимают струйки компромата. Коллапс здравоохранения или падение качества образования, массовые социальные проблемы, конечно более чувствительны для российского общества, но не годятся для конструирования запускающей революцию «черной легенды», которая должна носить характер персонального неприятия властителей такого же примерно характера и интенсивности, каким бывает неприятие отрицательных героев телесериала.

Если смотреть на эту расстановку политических маркировок технологически, то всё становится на свои места. «Революция» в России должна увенчать цепочку из цветных революций, а, значит, должна быть оформлена точно так же как и они. В России должен быть тот же тип режима, как и везде. И обязаны закончиться удачей революционные действия того же типа, которые привели «революционеров» к победе ранее. А потому реальность старательно подгоняется под главы учебного пособия.

«В России Владимир Путин с 1999 г. постоянно находится у власти в качестве президента или премьер-министра, а после очередного избрания президентом в марте 2012 г. намерен занимать этот пост минимум до 2018 г. Его наиболее серьезные критики изолированы или сидят в тюрьме, а критически настроенные журналисты найдены мертвыми. Повальная коррупция продолжает ослаблять экономику и подрывает легитимность власти» (сс. 160-161) — рисует шаблонную картину Голдстоун, не слишком заботясь, как она соотносится с действительностью. Если на то пошло — это действительность должна соответствовать нарисованной картине. Интересно, кстати, что Голдстоун ни словом не упоминает неудавшуюся «болотную» протестную волну декабря 2011-февраля 2012, очевидно рассматриваемую как неудачная. А неудачи быть не должно.

35863_3

Во всём этом американском революционизировании окружающего пространства есть, впрочем, забавный парадокс. Непонятно что делать, если в результате революции или в качестве реакции на неё, как средство её недопущения, политическая система изменит свою ценностную природу и из «персоналистского режима» превратится в какую-нибудь национальную идеократию. Такое, конечно, маловероятно, но возможно.

Большинство революций, развитие которых подтолкнул Вашингтон, в конечном счете привели к установлению резко враждебных к США режимов – Куба, Никарагуа, Иран, или к возникновению мощной встречной реакции – Египет, Сирия, конфликт Украина-Донбасс, или, наконец, к появлению пространств инфернального хаоса, как это вышло с ИГИЛ. То есть американский революционный зуд ведет скорее к ухудшению, чем к улучшению геополитических позиций США и создает всё новые вызовы американской гегемонии.

И, в этом смысле, все попытки США революционизировать Россию вполне могут привести лишь к одному – становлению режима антизападной реакции такой мощи, такой идеологической заряженности, такой непримиримости, что мало не покажется никому.  Раздувая пожар мировой революции и закидывая головешки на порог России, США, в конечном счете, играют против самих себя.

Другое дело, что мы, имея опыт революций в ХХ веке, и в самом деле одержимы вполне рациональной боязнью революций, которые обходятся нашему народу слишком дорого. Если США непременно хотят получить в России радикальный антиамериканский режим, мы можем организовать это им и минуя мучительную стадию революции.

Однако несомненно крупной ошибкой российской политики является отказ от технологии и идеологии «встречной революции», которая создаст волну, противоположную волне проамериканской цветной революции. В современном мире «революционная воля народа» является ярким и надежным источником легитимности. Эпоха классических революций, несмотря на всех их чудовищные жертвы и разрушения, создала позитивный образ революции как неодолимого политического творчества масс, которые всегда правы. И более успешного конкурента революции чем другая революция попросту не существует.

uk1

Это показали события на Украине 2014 года, когда революционный процесс «Русской весны», в ответ на , буквально разорвал и делегитимизировал новый проамериканский режим, а возникшие в результате новые революционные движения и республики привлекли к себе сперва значительные международные симпатии. Останься курс российских властей неизменным и ориентированным на эту встречную революцию, не ставь Москва на легитимизацию мнимо договороспособного режима в Киеве, сегодня события имели бы совершенно иную политическую конфигурацию. Ресурс революционной легитимности на стороне оппонентов киевского режима был бы гораздо солидней.

Даже в зачаточном состоянии встречная революция «русской весны» привела к значительной социальной мобилизации на поддержку существующей российской власти, когда она решилась оппонировать Вашингтону. Но, к сожалению, нормально работать с собственной революцией Кремль не смог и предпочел сделать вид, что её нет и что проблема решается лишь средствами традиционной дипломатии. В то время как в современном мире массовый протест является рычагом, который позволяет сломать любые договоренности и «кинуть» партнера, чем Вашингтон регулярно и занимается.

Остается только пожалеть, что написанная в 2013 году книга Голдстоуна не касается истории майданной революции в Киеве и реакции на неё. Сочетание откровенной американской пропаганды с интересными деталями доставило бы хорошо знающему тему читателю в России немало веселых минут.

Код вставки в блог

Копировать код
Поделиться:


Вы можете поддержать проекты Егора Холмогорова — сайт «100 книг», Атомный Православный Подкаст, канал на ютубе оформив подписку на сайте Патреон:

www.patreon.com/100knig

Подписка начинается от 1$ - а более щедрым патронам мы еще и раздаем мои книжки, когда они выходят.

Так же вы можете сделать прямое разовое пожертвование на карту

4276 3800 5886 3064

или Яндекс-кошелек (Ю-money)

41001239154037

Спасибо вам за вашу поддержку, этот сайт жив только благодаря ей.

Как еще можно помочь сайту