Е.И. Кычанов. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир.

Е.И. Кычанов. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М., Восточная литература, 1995

Книга известного отечественного востоковеда и кочевниковеда Евгения Ивановича Кычанова (1932-2013) представляет собой единственную на русском языке полную и научно адекватную биографию Чингисхана.  И это при том, что такие биографии писались неоднократно. Знаменитый русский монголовед Б.Я. Владимирцов написал небольшую книгу о Чингисхане, вполне адекватную и научную для своего времени, но сегодня уже банально устаревшую. Книга калмыка-евразийца Эренжена Хара-Давана «Чингисхан как полководец» — это безудержное восхваление Покорителя Мира. В работах Л.Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства» и «Древняя Русь и Великая Степь» представлен портрет Чингисхана, прежде всего, на основе «Сокровенного сказания». Но и тут нет, во-первых, полной биографии, а, во-вторых, Гумилев очень пристрастрен и к своему герою, и к монголам и вообще к кочевникам. Его история находится на грани мифа.

В этих условиях книга Кычанова превосходит эту литературу на несколько голов. Это ученый специалист, знающий и восточные языки и новейшую научную литературу. В книге представлено не идеологизированное и мифологизированное описание личности Чингисхана, а то, что следует из твердой опоры на источники. Причем автор относится к своему герою без ненависти, но и без обычной для авторов книг об этом персонаже апологетики. Очень сдержанно. Объясняется это именно тем, что Кычанов «повидал» немало восточных властителей и кочевых вождей и видит Темучжина на их фоне. Кычанов много раз выступал в таком мало еще освоенном жанре, как биографии выдающихся исторических деятелей и кочевых вождей Востока. В его книге «Властители Азии» наряду с биографией Чингисхана собраны жизнеописания Цинь Шихуанди, вождя хуннов Маодуня, о создателе империи киданей Абаоцзи, об императоре тангутов Юаньхао, об Абахае, сыне Нурхаци, основателе манчжурской династии Цинь и, наконец, о жившем в XVII веке хане ойратов Галдане.

В чем же уникальность Чингисхана? По мнению Кычанова она в том, что он положил в основу своей идеологии безжалостную месть. Именно это выступало идеологическим оправданием того безжалостного террора, той исключительной жестокости, которую Чингисхан проявлял на протяжении всей своей карьеры. Он мстил откочевавшим от него тйчжиутам, мстил похитившим Борте меркитам, мстил двуличному и постоянно предававшему Чжамухе, мстил отвернувшемуся от него Ван-хану. Наконец, самой масштабной его местью — была месть за отца, тотальный геноцид пемени татар, осуществленный по его личному приказу и настоянию.

Расправа над татарами описана Кычановым настолько ярко, что возникает вопрос — как вообще официальные историки в Казани могли додуматься провозглашать Чингисхана великим реформатором? Не говоря уж о том, что казанские татары не имеют никакого отношения к степнякам эпохи Чингисхана, являются переименованными булгарами, по отношению к народу, именовавшему себя татарами изначально Чингисханом был осуществлен тотальный геноцид. Он карал тех из монголов, кто осмелился не расправиться с порученными им для расправы татарами.

Книга Кычанова дает обширный эмпирический материал для психологической характеристики Чингисхана и его современников. Большинству пишущих на эту тему авторов исходят как из чего-то само собой разумеющегося, из того, что монголы являлись скотоводами-кочевниками. Между тем, это большая ошибка. Конечно, у монголов в XII-XIII веке было кочевое скотоводство, к которому они перешли совсем недавно. Но та психологическая и культурна среда в которой сформировалась личность Чингисхана и выковались основы его империи никакого отношения ни к скотоводству, ни вообще к какому-либо производящему хозяйству не имеет. Древние монголы были, прежде всего, охотниками. Та часть монголов, к которой принадлежал Темучжин гораздо чаще бралась за тушку убитого метким выстрелом суслика, чем за вымя кобылицы. По выражению В.В. Бартольда «эти охотничьи племена даже жизнь скотовода столь же невыносимой, как кочевник жизнь оседлого земледельца». Разумеется, у монголов были бараны – и их было немало – и они охотно стригли их шерсть. Разумеется они очень любили своих коней и пили кумыс. Но социальная психология монгола определялась отнюдь не идеями «пастбища», «источника воды», «приплода».

Взгляд охотника на мир весьма специфичен. Он хитер, ловок, умен, изворотлив, жесток, безжалостен. Его взгляд рыщет по миру в поисках добычи. Он знает лишь один исход при встрече с добычей – смерть. Он знает тысячу способов и хитростей при помощи которых он приведет жертву к смерти. Он не учится состригать с барана семь шкур, — ему вполне достаточно содрать одну. После смерти отца, брошенный родом Тайджиутов,  юный Темучжин вынужден был кормить себя и семью охотой и рыбной ловлей. Когда молодой Чингис создал свою первую «орду», то его первые нукеры принесли клятву: «В облавах на зверей мы будем выступать прежде других и  пойманных нами зверей будем отдавать тебе». Когда некоторые из них изменили, он послал им упрек: «когда мы охотились в степи, для вас я устраивал облаву и гнал в вашу сторону горную дичь». Основным времяпрепровождением хана и главным военным упражнением монголов уже в эпоху расцвета империи была масштабная облавная охота с участием тысяч людей. Даже смерть Чингисхана была, в сущности, смертью охотника – в 1222 году Чингис упал с коня и едва не был убит вепрем, — китайский мудрец Чань Чунь пытался внушить хану, что это знак, чтобы поменьше охотиться. Но тот не послушался и зимой 1227 во время очередной облавы конь снова сбросил старика. Эта болезнь Чингисхана оказалась последней.

Психология охотника, разумеется, распространялась не только на зверей, но и на других людей. Соседние народы монголы задолго до Чингисхана воспринимали как добычу. Друг у друга степняки отгоняли кобылиц, крали овец, похищали жен. Сам Чингисхан был плодом такого похищения – его отец Есугей–багатур  похитил его мать Оэлун у меркитов. За этом Меркиты воздл Темучжину – похитив его жену Бортэ. Чжочжи (Джучи) — старшего сына Чингиса, родившегося у Бортэ в этом плену, — до конца жизни (он не разделял склонности к чрезмерным зверствам и был убит по приказу отца) братья до конца жизни преследовали прозвищем «меркитского ублюдка».

Самую большую добычу можно было взять, разумеется, в оседлой Китайской империи на которую можно было совершать регулярные набеги, похищать золото, шелка, трудолюбивых рабов и прекрасных рабынь. Однако на несчастье монголов, Китай в XII веке был не слишком удобной добычей – севером Китая – империей Цзинь, — правили не китайцы, а чжурчжени – предки манчжуров, еще недавно такие же дикие охотники приамурья, как и сами монголы. Они отлично знали цену степным соседям и регулярно проводили операции, официально именовавшиеся в китайских бюрократических документах «сокращение численности совершеннолетних» — раз в три года в степи отправлялась цзиньская армия и, вместе с союзниками из числа степняков, вырезали всех взрослых членов наиболее опасного племени. Так чжурчжени вместе с племенем татар нанесли удар первому монгольскому государству Хабул-хана и Амбагай-хана, причем последнего казнили невероятно мучительной казнью-пыткой. Именно этим Чингисхан обосновывал жестокую расправу над татарами и империей Цзинь. Но его ни капли не смущало, что он сам вместе с цзиньцами участвовал в таких же рейдах на татар и получил почетный китайский титул.

Китайско-степное пограничье было тем местом, где раз за разом рождались великие кочевые империи. Чтобы создать государство начинающему хану требовалось проявлять щедрость, дарить своим воинам одежду со своего плеча, коней, оружие, красивых пленниц и рабов. А чтобы быть щедрым необходим прибавочный продукт, который обеспечивала награбленная в Китае добыча. А чтобы совершить набег и награбить добычу необходим удалой атаман и неплохая военная организация. Круг замыкался. Обществовед и кочевниковед Н.Н. Крадин резюмируя споры об общественном строе монголов определил государственость кочевников как экзополитарную, а их хозяйственную практику как экзоэксплуатацию. Переводя эти заумные термины на простой русский язык, придется признать, что значат они следующее:

Монголы эпохи Чингисхана были разбойниками и грабителями.

Их средствами производства были боевой конь и лук.

Их способом производства была война.

Их экономическая модель состояла в том, чтобы силой оружия отобрать у других народов — живых или мертвых — собственность и продукты труда, причем с ролью правящей элиты завоеванных народов монголы не справлялись, предпочитая набеги, грабежи и дань регулярной эксплуатации.

Их политическая модель – это модель разбойничьей шайки, собирающейся на «дело» под предводительством атамана.

Деятельность Чингисхана в качестве «великого реформатора» состояла не в том, что он научил монголов заниматься производством, внедрил образование и науку, открыл новые социальные горизонты, а в том, что он создал невероятно эффективную машину набегов, завоеваний, грабежей и разрушений.

Кычанову удается очень наглядно и фактологически насыщенно показать трансформацию шайки охотников и разбойников в огромную грабительскую империю («мировой», впрочем, она не была — на момент смерти Чингисхана размеры его империи не превышали размеров древнего Тюркского Каганата, мировую империю создали лишь его внуки и существовала он всего лишь 2-3 года, об этом см. мою статью «Вымышленное царство»).

Биограф показывает, что те средства, которыми Темучжин создавал свою империю, далеки от благородства, гуманности и, в общем-то, банальной отваги — в том, что касалось своей жизни, Темучжин зачастую был труслив.  Его властная харизма — эта харизма удачливого разбойничьего вожака и «избранника неба», а никак не благородного человека.

Не пытается Кычанов и изображать великого разрушителя как великого созидателя. Свобода от «правого гегельянства» — то есть установки, что все действительное разумно, и что если в истории существовал эффективный негодяй, то в этом был высший смысл, — вообще для историков очень полезна, хотя и является редкостью.

Цитата:

Чингис-хан был человеком своей эпохи и своей судьбы. На право быть объединителем Монголии он претендовал как человек из «природных ханов», утверждение монголов в Монголии и сложение монгольской народности объективно способствовали превращению страны, населенной татарами, в страну татаро-монголов, а затем и монголов, так как источники прямо пишут, что победа Чингис-хана и объединение страны имели своим следствием то, что все населяющие Монголию народы стали отныне называть себя монголами. Чингис-хан был одаренным человеком, трудная личная судьба в молодые и зрелые годы упрочила его личные дарования, закалила его волю к борьбе, сделала его способным противостоять Чжамухе, Тоорил-хагану, Таян-хану, другим, менее известным нам правителям тайчиутов, меркитов и т. п., втянутых самой жизнью в эту борьбу. Темучжин мог погибнуть, попав в юные годы в руки меркитов, мог умереть от раны, нанесенной стрелой в шею, мог быть пойман и казнен во время сидения у озера Бальчжуна и т. п. Тогда Монголию объединил бы, вероятно, кто-то другой.

Этот кочевой оазис мировой цивилизации распадался и объединялся регулярно на протяжении полутора тысяч лет до Чингис-хана. Но на стороне Темучжина было и везение, неслучайно он уверовал в то, что он избранник Вечного Голубого Неба. Этот кочевой мир постоянно был связан с Китаем. Китай всегда ожидал нашествия кочевников с Севера и потому отгородился от них Китайской стеной, оказавшейся малополезной. Создавались и распадались кочевые государства. И так же объединялся и распадался Китай. Возникновение очередного кочевого государства в момент распада Китая и было следствием его слабости, и создавало особую угрозу для Китая. Такая ситуация как раз сложилась в начале XIII в. Си Ся и Цзинь не нашли в себе разума и силы объединиться против Чингис-хана, а Южная Сун искала даже в лице Чингис-хана союзника против ненавистных чжурчжэней, надеялась с его помощью вернуть Северный Китай под свою власть.

На мусульманский мир (за исключением государства кара-китаев, где мусульмане приняли монголов как освободителей) и мир христианский (Армения, Грузия) армии Чингис-хана обрушились, по выражению современников, как «бич божий». И здесь, как Южная Сун в Китае, Арабский халифат был доволен разгромом хорезмшаха и пытался вступить в связь с монголами против своих врагов на Ближнем Востоке. Русские князья тоже не вышли все как один на помощь гонимым монголами половцам. Европейские дворы при жизни Чингис-хана, вероятней всего, пребывали в полном неведении о том, что случилось в Восточной Азии. Европа дрогнула лишь тогда, когда после смерти грозного хана его внук ворвался в Восточную Европу. Те, кому угрожали монголы, ни разу не нашли в себе сил объединиться против них.

Для Чингис-хана же и его преемников их время явило собой апогей кочевой мощи. Мир был беременен изобретением огнестрельного оружия. В Китае давно использовали порох и его зажигательные (но не метательные) свойства. И как только появились первые стволы, изрыгающие пули и ядра, кочевой мир уже никогда больше не мог успешно противостоять оседлому.
Итак, эпоха способствовала тому, чтобы появился такой государственный деятель и военачальник, как Чингис-хан, и эпоха была целиком на стороне Чингис-хана и его дела, и против его врагов.

Как политический деятель и полководец, Чингис-хан был государственником, сторонником мощного и хорошо организованного государства, сильной армии, спаянной жесточайшей дисциплиной. Кажется, именно в его взглядах нашло завершение сочетание китайских и центральноазиатско-кочевых представлений о государе и государстве. Можно не сомневаться в том, что Чингис-хан глубоко верил в то, что был избран Небом как верховным божеством, что он победил своих соперников именно с помощью Неба и именно Небо отдало ему и его клану (уруку) власть над Поднебесной (в узком смысле — над известными ему народами, шире — над всеми народами мира). Он верил в то, что окружающие его народы являлись «неупорядоченными и безрассудными народами» и пропагандировал эту веру. И он, Чингис-хан, и его потомки (урук, династия) обязаны были в соответствии с волей Неба подчинить эти народы и управлять ими с помощью Ясы (законов) и наставлений (билик). Все народы за пределами империи должны были следовать воле Неба — или покориться, или стать противниками воли Неба, мятежниками (булга-ирген). Война против «мятежников» была не только допустима, но и необходима.

Китайский посол к монголам, современник Чингис-хана, писал о нем, что это «личность воинственная и сильная». Чингис-хан прежде всего был полководец и государственный муж. Он практически не командовал лично сражениями и почти (не считая боя с тайчиутами и одной драки с родней) не участвовал в них. Его личный талант военачальника раскрылся в том, что он среди своих нукеров смог найти действительно выдающихся полководцев, таких, как Чжебе, Субетай, Мухали и др. Он умел находить и использовать людей. Безусловно знакомый с конфуцианской доктриной сяо — почитания детьми родителей и младшими старших и любви старших к младшим, положения которой распространялись с семьи на общество и государство, с почитания родителей на почитание начальников и государя, Чингис-хан в своих поучениях (биликах) говорил, что у народа, у которого сын не слушается отца, младшие братья — старших, «муж не полагается на свою жену, а жена не следует повелению мужа», «великие не защищают малых, а малые не принимают наставлений от старших», «у такого народа воры, лжецы и всякие мошенники затмевали солнце на его собственном стойбище». «Каждый, — полагал Чингис-хан, — кто в состоянии поддерживать свой дом, в состоянии содержать в порядке и целое владение», «каждый, кто может так, как это положено, выстроить в бою десять человек, достоин того, чтобы ему дали тысячу». Достоин похвалы лишь тот, кто одинаково хорошо служит в доброе и тяжелое время, «добрым можно назвать только того коня, который хорошо идет и откормленным, и в полтела, и истощенным». Начальником достоин быть тот, кто понимает нужды подчиненных, «который сам знает, что такое голод и жажда и судит по этому о состоянии других». Чингис-хан, как уже говорилось, не прощал измены подчиненного своему господину. Государство Чингис-хана было крепостническим — каждый был прикреплен к своей тысяче и не мог покинуть ее самовольно (наказание — смертная казнь), воин был связан круговой порукой, взаимоответственностью за своего командира (за гибель командира десятка, сотни, тысячи, как правило, казнили его окружение), железной дисциплиной, в том числе и при распределении добычи (выделении доли хана и разделе оставшегося). Начальники сотен, тысяч, тьмы посылали ко двору хана на службу в ханскую гвардию своих сыновей и младших братьев, что было почетно, выгодно и одновременно служило формой заложничества.

Для кого и для чего создавались государство и армия, во имя чего действовал Чингис-хан? Прежде всего во имя своего ханского рода, его мужских представителей — урука. И государство, и армия, и войны служили тому, чтобы члены урука и их семьи одевались «в затканные золотом одежды», вкушали «вкусные и жирные яства», садились «на красивых коней» и обнимали «прекрасноликих жен». Далее — ради тех, кто служит хану и его уруку, его гвардии, нукеров, нойонов, военачальников. «Мои старания и намерения относительно стрелков и стражей, чернеющих, словно дремучий лес, супруг, невесток и дочерей, алеющих и сверкающих, словно огонь, таковы: усладить их уста сладостью сахара своего благоволения и укрыть их с головы до ног тканными золотом одеждами, посадить их на идущих покойным ходом меринов, напоить их чистой и вкусной водой, пожаловать для их скота травяные пастбища».

Для этого не надо работать. Все это следует забрать у «неупорядоченных народов» силой, ибо «если мы отправляемся на охоту, то убиваем много изюбрей, а если мы выступаем в походы, то уничтожаем много врагов». И было бы наивно думать, что сравнение военного похода и охоты — это просто метафора. Окружающие народы — это та же добыча. Хан, его мужи, его воины — это охотники. И охота и добыча от охоты — цель жизни. Ибо «величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет. Заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами, в том, чтобы сесть на его хорошего хода с гладкими крупами меринов, в том, чтобы превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их разноцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета спелой вишни сосать!»

Личные достоинства хана, вся мощь его армии и государства были подчинены этой цели. И неслучайно Рашид-ад-дин, записав этот «его (Чингис-хана. — Е. К.) назидательный рассказ», кончает его своей ремаркой: «Да будет мир над людьми мира!» Чингис-хан взял от дарованного ему Вечным Небом столько, сколько сумел и успел. Его преемник, второй сын Угедэй, следуя наставлениям отца, передал улус старшего покойного брата Чжочи его внуку Бату-хану с наказом — западной границей улуса станет то место, куда ступят копыта монгольских коней.

Кажется, Чингис-хан лично был умерен в быту, не увлекался женщинами и пьянством. Пьянство в самых жестоких формах бытовало у чжурчжэней и монголов. Очень возможно, что от последних оно и перешло на Русь, не защищенную в этом смысле, как страны ислама, верой. Урук Чингис-хана был поражен алкоголизмом. Поэтому в своих поучениях Чингис-хан советовал напиваться не чаще трех раз в месяц. Нет свидетельств личной алчности Чингис-хана. Трудно о нем судить как о муже и отце. Как мы уже писали выше, возможно, он недолюбливал старшего сына Чжочи, поскольку сомневался в своем отцовстве, и согласился на его смерть не только потому, что тот выступил против чрезмерных жестокостей и массового истребления населения завоеванных стран. Чингис-хан был человеком, с подозрением относившимся к окружающим. Особенно это проявилось в отношении к младшему брату Хасару и придворному шаману Теб-тенгри (Кокочу), много сделавшему для сакрализации образа хана. Он был жесток не только к тем, кого считал в чем-то виновным, но и к тем, кто был ему безразличен и, главное, не сулил никакой пользы. Сохранился рассказ о том, как во время похода на запад Чингис-хан в кругу приближенных хвалился тем, что перебил много людей. Один из бывших приближенных к хорезмшаху людей, присутствовавший при разговоре, уязвленный, решился заметить: «Если хан и его слуги перебьют всех людей, среди кого же будет жить его слава?» Чингис обозвал его глупцом и ответил: «Государей в мире много. Я творил всеобщую резню и разрушения повсюду, куда ступали копыта коней войска Мухаммада огузского хорезмшаха. А остальные народы, что находятся в странах других государей, сложат рассказы во славу мою!»

К сожалению, ни один жестокий правитель или завоеватель, ни один Герострат не ошибся. Их слава пережила их. Не ошибся и Чингис-хан. За его спиной к моменту разговора были «всеобщая резня и разрушения» в Китае и во владениях хорезмшаха, их еще много будет за пределами этих стран. И народы действительно сложат рассказы и запомнят Чингис-хана как одного из самых жестоких завоевателей в истории человечества, которого не оправдывают ни трудности его личной судьбы, ни жестокость его эпохи.

Историческим деятелям такого масштаба, как Чингис-хан, возглавлявшим свои народы в поворотные моменты их истории, принципиально невозможно дать категорическую однозначную оценку, которая удовлетворила бы всех. Чингис-хан объединил Монголию, стоял у колыбели рождения монгольской народности. Он — талантливый созидатель армии и государства. Мы не знаем точно, знал ли он иностранные языки (какой-либо из тюркских, чжурчжэньский, китайский), был ли лично грамотен (уйгурское письмо, введенное им для употребления в Монголии, чжурчжэньское письмо, китайское письмо?), но он по-своему был образованным человеком, об этом свидетельствуют его «Яса», его поучения. Поэтому он был обоготворен у монголов и неслучайно главная улица современного Улан-Батора называется проспектом Чингис-хана, а в кабинете президента Калмыкии К. Илюмжинова висит его портрет.

Китай пережил в XIII в. крайне жестокое татаро-монгольское иго. Но, несмотря на это, для подавляющего большинства современных китайских историков Чингис-хан не только жестокий завоеватель, но и объединитель Китая после почти трехвекового его раскола, основатель династии Юань, император, отворивший для Дальнего Востока дверь в Европу.

В то же время вряд ли кто способен отрицать то, что он — губитель десятков миллионов людей и даже целых народов (тангуты Си Ся), разрушитель культуры, хан, с именем которого связано такое понятие, как татаро-монгольское иго, в XIII—XIV вв. клейкой и прочной паутиной опутавшее человечество от Тихого океана до Адриатики. Должны ли русские забыть это иго? Думаю, что нет, и это их право, неотъемлемая часть их исторической памяти. Нельзя только возлагать вину за случившееся на подлинных, предполагаемых и мнимых потомков завоевателей в наши дни.

В масштабах общечеловеческой истории не стоит отрицать того, что монгольские завоевания впервые соединили Восточную Азию и Европу. Как полагает автор этих строк, о чем не должен забывать историк, говоря даже о масштабных достижениях общечеловеческой цивилизации, так это о той цене, которую человечество уплатило за такое достижение. В нашем случае цена была чрезмерной.