Н.Н. Воронин. Андрей Боголюбский

Н.Н. . . М., Водолей Рublishers, 2007.

Есть обычай утешать авторов книг по тем или иным причинам не вышедших в печать — не нашедших издателя, не пропущенных цензурой, зарубленных коллегами, говоря им, что ничего страшного — книга отлежится и выйдет как раз вовремя, как раз тогда, когда она больше всего нужна. Именно так пытался утешить историка Н.Н. Воронина филолог Д.С. Лихачев, когда неожиданно была торпедирована его уже набранная книга «Андрей Боголюбский». «Я уверен, что пройдет 2-3 года и Вы сможете напечатать своего Андрея, а сейчас лучше подождать» — писал Лихачев.

Судьба книги Воронина — лучшее предостережение против всех подобных утешений. Книга выдающегося исследователя Северо-Восточной Руси о создателе этого исторического и культурного феномена князе Андрее Боголюбском пришла к читателю через 62 года после её написания, через 59 лет после её фактического запрета, через 31 год после смерти автора и через 18 лет после провалившейся попытки издать книгу посмертно. Самое это издание стало возможно только благодаря тому, что после опубликования в книге петербургского историка Ю.С. Кривошеева «Гибель Андрея Боголюбского» материалов, раскрывавших историю рассыпанного набора книги Воронина, неиздание её выглядело совсем уж историографическим скандалом.

http://www.russiancity.ru/dbookil/d05i1.jpg
Представляя себе судьбы исторической науки в России ХХ столетия и перипетии официальной, сословной и корпоративной цензуры, открывая книгу Воронина ждешь разочарования, которое часто посещает при знакомстве с некогда «запрещенными» вещами. Удивляешься — ну чего тут было запрещать? «Андрей Боголюбский» явно не тот случай. Книга и сегодня может шокировать ясностью, цельностью, прямолинейностью и бескомпромиссностью той позиции, с которой она написана и которая не может быть определена иначе как русский православный национализм. Охватывает даже некоторое удивление — как автор мог думать, даже в 1944-45, когда писалась книга, что её можно будет издать? Еще большее удивление вызывает тот факт, что патриархом советских историков Б.Д. Грековым она была встречена благожелательно, рекомендована издательству, прошла, пусть и с боями, редактора воинствующего атеиста, и была «зарублена» уже после набора, в ноябре 1948 года, экстренно сочиненным (как можно думать с подачи самого же Грекова) отзывом другого крупного историка — В.Т. Пашуто. Очевидно, что в 1945, после тоста «за великий русский народ» и на волне сталинского примирения с Церковью у книги были хорошие шансы, а к концу 1948, когда идеологические чистки пошли по принципу «смешались в кучу кони, люди» академик Греков испугался оказаться ответственным за «идеализм и поповщину». К тому же, одна из глав воронинской книги стала прямо-таки опасной — не имея возможности, разумеется, предугадать грядущую в 1947 политическую канонизацию Юрия Долгорукого Воронин охарактеризовал этого борца за киевский стол весьма жестко как политического авантюриста, противопоставив ему его сына — подлинного создателя Владимиро-Суздальской Руси.

Так или иначе, книга Воронина об Андрее Боголюбском, которая должна была встать в одном научно-популярном ряду с знаменитой книгой Р.Ю. Виппера об Иване Грозном и книгой академика А.С. Орлова о Владимире Мономахе света не увидела. И главной причиной тому была, конечно, её идеология. Яростный антихристианин Виппер характеризовал Ивана Грозного как евразийского вождя, выдающегося ренессансного государя, и этот облик был во многом созвучен сталинской эпохе. Академик Орлов сосредоточился в основном на анализе «Поучения» Мономаха и превратил образ великого князя в не самую яркую главу из истории литературы. Воронин подошел к делу совсем иначе. Его Андрей — гениальный провидец, политик, и, как бы мы сказали сегодня, смыслократ — пролагающий новые пути истории на столетия и тысячелетия вперед, умеющий не только сражаться с непревзойденной храбростью, не только повелевать, держа в страхе всю Русь, но и создавать новые идеи, образы, исторические мифы, — едва ли не творить чудеса.


Икона явление Богородицы св. прав. Андрею Боголюбскому

Впрочем, почему «едва ли»? Рассказ Воронина о жизни Андрея Боголюбского и о его делах — это рассказ о чудесах и знамениях, о покровительстве Богородицы, устанавливаемом Андреем над Владимирской Русью через её Владимирскую икону, об учреждении им праздника Покрова, создании службы и похвалы празднику (авторство службы и синаксаря Воронин не без оснований пытается атрибутировать самому Андрею). Фактически перед нами удивительная для 1945 года попытка представить советскому читателю историческую работу об основах русской агиополитики в формировании которой роль Андрея Боголюбского была огромна.

Этот рассказ лишь слегка (да и то после вмешательства агрессивно-атеистического редактора «копоеда» как называл его сам Воронин) завуалирован заключением в кавычки слов «чудо», «покров», безобразным написанием со строчной буквы имени собственного: «богородица» (непонятно почему современные издатели сохранили это безобразное уродование авторского текста, хотя были в курсе, что оно исходит не от Воронина). Но общий дух рассказа был настолько определенным, что обвинения В.Т. Пашуто в «поповщине и фидеизме» в его «убойной» были, по совести сказать, вполне объективными — никак иначе, умевший читать между строк советский читатель, эту книгу понять бы и не мог (это, все, кстати, тем более удивительно, что сам Воронин, по всей видимости верующим не был и относился к числу тех, кого мы сегодня назвали бы «православными атеистами»).

Другое дело, что для нас сегодня это обвинение говорит в пользу Воронина, бесстрашно осмелившегося заговорить о православной, христианской основе древнерусской культуры, о том богатстве, которое она дарила душе русского человека, о том значении, которое молитва и чудо играли в жизни наших предков. Он сумел освободить свое повествование от пошлого экономоцентризма, совершенно непригодного для объяснения исторического поведения людей той эпохи, и увидеть в агиополитических мероприятиях Андрея Боголюбского «меч обоюдоострый», ставший залогом прочного возвышения русского Северо-Востока.

Подобную смелость Воронин проявлял не впервые. В том же 1945 году в «Историческом журнале» он опубликовал статью «О восстановлении древнерусских городов», указав не только на важность восстановления разрушенных нацистами древнерусских памятников, но и на «грубые ошибки» совершенные при реконструкции Москвы в 1930-е годы, когды были разрушены замечательные памятники архитектуры.

До конца жизни Н.Н. Воронин нес на себе подвиг восстановления интереса русских людей к Древней Руси, к Владимиро-Суздальской Руси. Он писал брошюры и книги о значении древнерусских памятников, о важности их сохранения. Он пытается воспользоваться «оттепелью», чтобы начать кампанию по возрождению древнерусского наследия: 23 августа 1956 г. в «Литературной газете» обращение «В защиту памятников прошлого». Текст составил Воронин, а подписали И.Э. Грабарь, М.Н. Тихомиров, Л.М. Леонов, И.Г. Эренбург, П.Д. Корин и другие. В 1958 году вышла воронинская книга-спутник «Владимир, Боголюбово, Суздаль, Юрьев-Польской», заложившая основы туристического подхода к древнерусским памятникам, вылившегося в итоге в создание знаменитого «Золотого кольца» в отборе памятников для которого Воронин принимал деятельное участие. В 1960 вышла его брошюра «Любите и сохраняйте памятники древнерусского искусства».

 А в 1965 году, после падения Хрущева, удалось добиться постановления ЦК о добровольных обществах охраны памятников истории и культуры. Для 1960-80-х годов ВООПИК стал важнейшей точкой сборки для русского национализма и православного патриотизма в СССР. Начался имевший колоссальное историческое значение национальный поворот значительной части советской интеллигенции, поворот к русскости, к осознанию своих корней и своей истории. Не будь этого поворота — еще неизвестно, выстояли бы в 1990-е, или согнулись бы и сломались. Так или иначе, вклад Воронина в этот поворот был, опять же, огромен. Именно он приложил огромные усилия к созданию визуального мифа, смыслообраза русскости — популяризации храма Покрова на Нерли. Одиноко стоящая посреди бескрайнего заливного луга церковь, небольшая, скромная, тонкая, устремленная ввысь, подобная свече на ветру, лучше всего подходила для передачи того теплого, ориентированного на единство с природой, на некоторый поэтический сентиментализм национального чувства, к которому стремились люди той эпохи. Воронину удалось создать один из эталонных образцов, икон русскости.

В последовательности национальных убеждений самого Николая Николаевича так же не приходится сомневаться. В книге об Андрее Боголюбском он даже, порой, хватает через край, рассуждая о борьбе последнего за церковную независимость от Византии и лукавых греков. Один из рецензентов книги — С.О. Шмидт, ­- когда Воронин предпринял попытку переработать и все же издать книгу, специально рекомендует заменить в его тексте слово «национальный» на «общерусский», — настолько часто и определенно автор говорит о русских национальных идеалах великого князя.

Очевидно и то, что Воронин в той или иной степени разделяет идею о северорусском происхождении русского народа, о том, что именно с «выбора пути», осуществленного Боголюбским, начинается великорусской нации в собственном смысле слова. Отсюда постоянные у Воронина заостренные выпады против Киева, очевидный даже невооруженным глазом антикиевский пафос книги. Лишь здесь, на севере, во Владимире самим Боголюбским и продолжателями его дела Всеволодом Большое Гнездо, Юрием и Ярославом Всеволодовичами, создается новая гегемония, новая русская империя, сменившая павшую в междуусобицах «торговую империю Рюриковичей». Идеи и деяния Андрея Боголюбского и в самом деле были светом «во тьме разделения нашего» (слова из похвалы празднику Покрова, атрибутируемой Ворониным князю Андрею).

Во многом с этим можно согласиться, поскольку не будь Андрея, не было бы и Всеволода, а значит и Ярослава и его сына Александра Невского, воссоздавшего на северо-востоке общерусскую идею, развитую и утвержденную московской линией его наследников. Не будь Андрея, не было бы и подробно разбираемой Ворониным связки «Владимир-Новгород», укреплявшейся с каждым столетием и приведшей в итоге к созданию Иваном III великого объединенного государства. Не будь Андрея и его политики последовательного церковного возвышения Владимира в ущерб Киеву, не было бы и русификации владимирского духовенства при Всеволоде, не было бы русификации митрополичьей кафедры при святителе Кирилле, переноса митрополичьего стола во Владимир, а затем Москву и создания московской агиократии, осуществившей то, что намечено было Андреем.

Есть в книге Воронина, конечно, и немало спорных моментов, например яростный и явно иррациональный антивизантизм. Его Андрей постоянно борется за уравнение себя в правах с Византией, борется за отделение от византийской церкви, противопоставляет западное, романское влияние на северорусскую архитектуру южному, ромейскому. В данном случае Воронина явно подвел вкус и чутье историка, либо недостаточное знание византинистики. Иначе бы он увидел бы удивительный параллелизм между Андреем Боголюбским и его современником императором Мануилом Комниным. И тот и другой отважные рыцари, и тот и другой явно интересовались Западом эпохи высокого средневековья, и тот и другой имели обширные и амбициозные имперские планы. И не случайно, что в установлении праздника Спаса 1 августа имена князя Андрея и императора Мануила тесно переплелись, здесь не только дерзкое притязание Андрея на равенство с императором, но и ощущение действительной общности в смысле деятельности и судьбах двух государей, бывших самыми яркими представителями православной цивилизации перед её временным, но страшным затмением в 1204 и 1237 году.

О том, что византизм в русской политике не противоречил, а совпадал с устремлениями Андреевой политики, можно судить хотя бы по тому, что наиболее верным продолжателем дела Андрея стал его сводный брат Всеволод. Ромей по матери, высланный Андреем в Византию, где получил от Мануила богатый удел, выросший в атмосфере одного из самых блестящих византийский царствований, побывавший при дворе Фридриха Барбароссы, Всеволод повел именно «андрееву» политику укрепления Владимирской Руси. Воронин сам не может скрыть восхищения перед тем, как методичный политически тонкий византиец преуспевал там, где его импульсивный брат был слишком прямолинеен. К Андрееву смыслократическому творчеству Всеволод присовокупил политическое мастерство. Разница их стилей, как разница стилей Успенского собора и Покрова на Нерли и собора Дмитровского. Первое — гениальный творческий порыв, одинокие (доминирующий мотив книги Воронина — одиночество, возможно в чем-то автобиографичный) и светящиеся потусторонним светом создания. Второе — удивительное произведение человеческого мастерства, методично украшенное мелкой пластикой с вниманием к деталям, прилежанием и отсутствием страха «сделать красиво».

http://upload.wikimedia.org/wikipedia/ru/thumb/2/2f/Reconstruction_zagraevsky.jpg/180px-Reconstruction_zagraevsky.jpg

Реконструкция вида Успенского Собора Владимира при Андрее Боголюбском

 В книге Воронина есть и ряд других моментов, которые выдают при всей его страстной любви к древней Руси, её культуре, её духу и чудесам, человека светского, например нелепая гипотеза, что канонизация святого праведного Андрея была ответом духовенства на перенос Петром Великим мощей св. прав. Александра Невского из Владимира в Петербург, мол церковники не хотели терять доходов от святого и заменили одного князя другим. Самый парадоксальный и анекдотический случай, совершенно абсурдная гипотеза о том, что Всеволод якобы простил убийц Андрея Боголюбского. Предположение это делается на том основании, что надвратная церковь владимирского детинца была посвящена Всеволодом Иоакиму и Анне, а одного из убийц Андрея — Кучковичей звали Яким. Факт посвящения Всеволодом церкви Иоакиму и Анне конечно объясняется гораздо проще — почти все церкви Владимира и окрестностей, в соответствии с программой самого Андрея, были посвящены Пресвятой Богородице и, конечно же, «вход» в удел Богоматери — Владимирский детинец мог быть посвящен только её праведным родителям, Иоакиму и Анне, и больше никому.
232Резиденция князя Андрея в Боголюбово. Реконструкция Н.Н. Воронина

Удивляет и излишняя восторженность такого тонкого исследователя как Воронин к довольно произвольной реконструкции внешнего облика князя М.М. Герасимовым, искусственно придавшем Андрею мнимые «половецкие» монголоидные черты (смешение тюрков по языку и монголоидов по расе — вообще очень характерная ошибка и до сего дня).

Однако говорить о таких ошибках Воронина как-то не очень хочется. Его книга достойна была в 1945 и достойна сейчас занять выдающееся место в русской историографии. Её неиздание в конце 1980-х было попросту подлостью. В послесловии Ю. А. Кривошеева рассказывается о сорвавшей переиздание 11-страничной рецензии Ю.А. Лимонова, который обвинил Воронина в… сталинизме (оценим как поменялись ярлыки — в 1948 году «поповщина», в 1989 — «сталинизм») и следовании трафаретным марксистским схемам. Последнее, конечно, было ложью — книга Воронина просто на удивление немарксистская, практически чуждая понятию «классовых интересов» и классовой борьбы и практически свободная от социологизаторства школы Ключевского. А что до возможной устарелости, недоказанности или ошибочности отдельных её тезисов, то если у нас всерьез цитируются исследователями работы Л.Н. Гумилева, буквально напичканные гораздо более абсурдными гипотезами, если в списках цитируемой литературы успешно держатся работы И.Н. Данилевского, в перестройку исправно снабжавшего русофобствующую публику трактатами типа «Андрей Боголюбский: у истоков деспотизма», то уж можно потерпеть книгу Воронина, несмотря на её возможные недостатки. Тем более, что никто её, несмотря на прошедшие 60 лет так превзойти и не смог.

Трудно даже вообразить себе каким идеологическим поворотом мог бы обернуться выход этой великолепной книги в 1948 году, как бы она развернула русскую историографию. Легализован был бы анализ агиополитической составляющей русской истории и культуры, причем в ключе свободном от разоблачений «надувательств церковников», а ведь без анализа этой составляющей вообще непонятна. В нашей истории появился бы новый ряд героев — не только князья-воители, подобные Александру Невскому и Дмитрию Донскому, но и князья-строители, князья смыслократы, а значит на гораздо более высокий исторический статус могли бы претендовать и Ярослав Мудрый, и Иван Калита, и Иван III и Василий III. История Руси не была бы сведена к воинам и богатырям, между которыми зияли бы унылые провалы. Значительно более объективная оценка была бы заложена и для XII начала XIII веков, а значит историки были бы свободны от занудной обязанности повторять мантры о «феодальной раздобленности и её негативном влиянии предопределившем татаро-монгольское иго».

Да и для советских политиков, если бы они вдруг вздумали бы читать исторические книги, Андрей Боголюбский был бы неожиданным и своевременным ориентиром. Примером политика, который раньше многих осознал важность борьбы на идеологическом фронте, на поле борьбы смыслов, идей и мистических практик. И может быть его пример подтолкнул бы советских вождей отнестись к идейному, гуманитарному фронту, ставшему для СССР с конца 1960-х основным, гораздо менее шаблонно. И. пустим сокола воображения дальше, возможно они пришли бы к мысли о необходимости дать решительный смыслократический ответ Западу раньше, чем Запад смог разрушить Советский Союз. Но, вместо этого, КГБ СССР не находило другого занятия, кроме как бомбардировать ЦК записками об идеологической неблагонадежности ВООПИК-овцев, выражавшейся в том, что те слишком много говорят о разрушении церквей и других памятников в 1920-30 е годы.

Все это было бы возможно в якобы неизвестном истории сослагательном наклонении, но ведь и та система, которая поставила книжке Воронина заслон, которая систематически иссушала, обедняла и корежила русскую историю, превращала её в жалкий кровоточащий и покрытый струпьями обрубок, прекрасно понимала опасность такого направления для своей монополии. Ведь, если говорить честно, главное, что не могли простить Воронину и редакторы-«копоеды» и хитроумные профессора и академики сороковых, и высокоумные рецензенты 80-х, чего, наверняка, не смогут простить ей и вертлявые журналисты 2000-ных, — это абсолютная чуждость книги Воронина духу русофобии, «идеализация» (как выражался в рецензии В.Т. Пашуто) автором своего героя и его эпохи. Чуждость русофобии и на словах и на деле характерна и для этой книги и для всего воронинского научного творчества. Удивительная прозрачность любви к Родине. Удивительная концентрация веры в её прошлое и её будущее, в её величие, талант и полноту сил. Такая концентрация, которая была возможна, наверное, только весной 1945-го. Книга Н.Н. Воронина об Андрее Боголюбском — это написанная удивительно простым и поэтичным языком нормальная, интересная, увлекательная, возвышающая и русский народ и его выдающихся людей . Фрагмент такой истории — будь она так написана и издана целиком и мы бы не только в мечтах своих, но и на деле были бы первой национальностью мира.

И к самому Н.Н. Воронину вполне могут быть отнесены слова, сказанные им над гробом другого великого историка-патриота, никогда не стеснявшегося «идеализировать» Древнюю Русь — М.Н. Тихомирова: «Русь стала не вчера… Наше сегодня стоит на фундаменте веков… Изучение многовекового прошлого русского народа не прихоть книжного червя, а патриотический долг русского ученого-гражданина. Изучение истории Древней Руси и ее культуры вовсе не «ход в прошлое», а воскрешение этого прошлого, его возврат сегодняшнему дню».

Код вставки в блог

Копировать код
Поделиться:


Вы можете поддержать проекты Егора Холмогорова — сайт «100 книг», Атомный Православный Подкаст, канал на ютубе оформив подписку на сайте Патреон:

www.patreon.com/100knig

Подписка начинается от 1$ - а более щедрым патронам мы еще и раздаем мои книжки, когда они выходят.

Так же вы можете сделать прямое разовое пожертвование на карту

4276 3800 5886 3064

или Яндекс-кошелек (Ю-money)

41001239154037

Спасибо вам за вашу поддержку, этот сайт жив только благодаря ей.

Как еще можно помочь сайту