Валентин Распутин. Прощание с Матёрой

С уходом из жизни Валентина Григорьевича Распутина стало историей одно из самых ярких направлений в истории русской литературы — деревенская проза. Распутин был в каком-то смысле капитаном той моторной лодки деревенщиков, которые с конца 1950-х отправилась в путь по северным и сибирским русским рекам. С его уходом Россия потеряла не только великого писателя, но и яркого и авторитетного общественного и политического деятеля: он был одним из столпов русского национального консерватизма.

Одна из серьезных проблем русской литературы — периодическое несовпадение таланта большого художника и могучего сердца патриота, искренне и сильно любящего Россию и русский народ. Это случалось и в XIX веке, когда душа Тургенева оцепенела перед демонами западничества, Толстой от патриотизма «Войны и мира» перешел к пораженческим размышлениям Левина в финале «Анны Карениной», Чехов старался быть вне политики, но со всеми интеллигентскими предрассудками. В ХХ веке и вовсе возникла трагическая разделенность, когда любить Родину и любить режим оказалось не совсем одним и тем же, а потому многим стало проще не любить все скопом. Фигура «писателя-патриота», совершенно естественная для Пушкина и Достоевского, внезапно оказалась внутренне противоречивой. «Если он большой писатель, то не патриот, а если патриот, значит пытается компенсировать этим свою вторичность как писателя», — нашептывали моему поколению критикессы из «Огонька».

Но все эти хитросплетения разрушал один феномен — деревенская проза 1950–80‑х годов и, прежде всего, лидеры этого направления — Василий Белов и Валентин Распутин. Никто ни по какому самому строгому счету не рискнул бы назвать их слабыми писателями — очевидно было, что перед нами одна из вершин русской прозы. И в то же время рядом с нами жили люди убеждений, люди пламенной русской идеи, бескомпромиссные ко всем и ко всему, что разрушало любимую ими Россию — будь то западническая пошлость интеллигенции, нравственная деградация, утопические хозяйственные эксперименты советской власти или историческое беспамятство.

В форме литературного процесса началась в 1960–1970-е и продолжается до сего дня национально-освободительная борьба русского народа против всевозможных метастазов «ленинской национальной политики», превратившей русский народ, его территорию, его хозяйство, его культуру в резервуар для питания враждебных русским государств.

Василий Белов и Валентин Распутин в музее Василия Шукшина

Те десятилетия для всего мира стали «весной этносов», с увлечением открывали себя кельты, в моду входил «фолк», внезапно стало хорошим быть не гражданином мира, а держаться корней. Не была исключением и Россия: здесь переоткрывали русскую идентичность, историю, поставлен был вопрос о сохранении исторических памятников. В гениальном «Ладе» Василия Белова русский человек обнаружил, что у него есть целостная традиционная культура, еще не вполне убитая «новой исторической общностью — советским народом».

Но писателям-деревенщикам выпала куда большая честь, чем просто переоткрыть русскую культуру. Они своим словом остановили фактический геноцид русского этноса.

Основой русского мира была весьма специфичная ячеистая модель расселения небольшими деревнями. Именно эта модель позволила при крайне низкой плотности населения занять то огромное пространство, которым мы заслуженно гордимся. И вот эта русская модель расселения начала систематически уничтожаться в ходе кампании по «ликвидации неперспективных деревень». Уничтожалась, забрасывалась, сносилась бульдозерами, заливалась водохранилищами матрица русской жизни. Люди сгонялись в безличные плохо построенные поселки городского типа, обреченные спиваться и деградировать.

Если бы не усилия деревенщиков, если бы не критика разрушения русского пространства, а с ним и русской души, ткань русского мира была бы растерзана невозвратно. Благодаря им с какого-то момента «партия и правительство» начали обращать внимание на Нечерноземье. Хотя от вложений особого проку не было, по крайней мере, притормозилось разрушение русской среды.

Единственным «недостатком» Распутина было раннее признание. Удивительный случай, когда одному и тому же человеку были вручены звезда Героя Социалистического Труда и премия Александра Солженицына — за одни и те же произведения. Его острый, полемичный, язвительный, терпкий и угловатый талант оказался уже для моего поколения, родившихся в 70-е, отчасти забетонирован «хрестоматийностью» обязательного внеклассного чтения. А вы же знаете отношение школьника ко всему, что надобно освоить по программе? Раз надо — значит нудиловка. А потому многие успешно притворялись, что читали Распутина, отделывались общими фразами, заимствованными у критиков, и добровольно лишили себя восхождения на одну из вершин русской прозы.

Поэтому я не стану мудрствовать лукаво, расписывая значение писателя тем, кто его якобы читал. Читавшему ничего объяснять не надо. Вместо этого в двух словах расскажу не читавшим о том, какие рассказы и повести Распутина им нужно прочесть.

Начать следует с рассказа «Уроки французского» — одного из шедевров не только Распутина, но и всей русской литературы вообще. Это незатейливая история о становлении сильного мальчишеского характера в условиях послевоенного голода. Тома любимого русского жанра — книг о мальчишеском детстве, спрессованные в несколько страниц. История помощи одного человека другому, солидарности и поддержки, без которых жизнь человеческих обществ невозможна. История любви мальчика и молодой учительницы, лишенная какой-либо сексуализации и малейшей пошлости. Еще один любимейший в русской литературе мотив — игра, созданный с юмористической сибирской практичностью. Всякий русский мальчишка попадал так или иначе в коллизии, переживаемые героем рассказа, и от стопроцентного узнавания и от чувства, что можно в столь немногих словах взойти на такие вершины прозы, захватывает дух.

Самое знаменитое произведение Распутина — «Прощание с Матёрой». Трагическая история деревни на Ангаре, которая попала в зону затопления Усть-Илимской ГЭС (в книге название ГЭС не упоминается, но попытки иркутской интеллигенции, в частности, знаменитого историка Шерстобоева, остановить затопление уникальной Илимской пашни — часть местного исторического предания). Матёра — остров на великой реке Ангаре. «Остров Россия», как сказал бы Вадим Цымбурский. Здесь есть и красота природы, и всё, что нужно от её щедрот для хозяйства и выживания. Есть и церковь, и кладбище, где покоятся отеческие гробы.

Вроде бы и нужен технический прогресс, но проведен он как-то не по-людски, перепахивая человеческие души и судьбы. Вмещающая в себя всю русскую сибирскую историю от первых казаков Матёра слышит приговор, обрекающий на уничтожение и обжитые дома, включая памятники деревянного зодчества, и церковь, и даже старое кладбище, кресты на котором должны быть уничтожены, чтобы не смущать проплывающих по реке иностранных туристов. «В чем дело, граждане затопляемые? Мы санитарная бригада, ведем очистку территории. По распоряжению санэпидстанции».

Эту вещь часто называют страшной, тяжелой, депрессивной. Но такой она покажется только человеку, у которого совсем нет деревенских корней. Я же, взявшись недавно перечитывать ее, буквально хохотал над каждой страницей — так изящно схвачены узнаваемые типажи и ситуации из деревенского быта. Распутин писатель очень ироничный, даже саркастичный и беспощадный в своем сарказме.

Написанная с удивительным сочетанием лиризма и тонкого злого сарказма повесть Распутина была голосом русского человека, который не желал быть затопляемым. Художественная сила «Прощания» (усиленное фильмом Ларисы Шепитько и Элема Климова) была такова, что бездумные затопления, помешательство энергетиков на новых плотинах, уничтожающие историю, этническую культуру и природную среду эксперименты стали под большой вопрос. Возбужденные сторонники «СССР-2» до сих пор утверждают, что Распутин якобы «убил» советскую гидроэнергетику. На фоне катастрофического обмеления Байкала в истоке Ангары все эти упреки звучат особенно неуместно — величайшее озеро оказалось на грани той самой катастрофы, которую Распутин пытался предотвратить.

Распутин был настоящим политическим бойцом, с которым по степени политической вовлеченности могут поспорить разве что Пушкин, Некрасов, Достоевский и Солженицын. Достаточно вспомнить, что именно Валентин Распутин бросил летом 1989 года на Первом съезде народных депутатов СССР осатаневшим от похоти суверенитета и раскрасневшимся от предъявляемых «империи» счетов знаменитый вопрос: а что они будут делать, если Россия выйдет из состава СССР и перестанет тащить на своем горбу всех «угнетенных» и «обиженных» (видео).

С тех пор представители ностальгирующего советизма не уставали распространять клевету, что якобы «русские националисты в лице Распутина призвали к развалу СССР». Это, конечно, ложь. Призывы к развалу к тому моменту озвучивали уже все кому не лень — представители Литвы и Грузии, Украины и Молдавии. Но никто не хотел платить цену. Предполагалась, что банкет, как обычно, оплатят русские. И когда Валентин Распутин, человек в самом деле защищавший русский народ от перевода нашего небогатого жира на шпик за чужим столом, осмелился напомнить о цене распада, то этнополитические альфонсы буквально хватали ртом воздух от возмущения.

Я отлично помню этот момент: за съездом следила вся страна, и многие люди, выходя из дома, брали с собой радиоприемник, чтобы слушать прямую трансляцию. Я шел по улице, стараясь держаться ближе к одетому в модную варёнку кудрявому молодому человеку с рижским радиоприемником в руках. И вдруг увидел, как он буквально затрясся, едва не выронив драгоценный в те времена гаджет. Всё дело было в прозвучавших в этот момент словах:

«А может быть, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления? Кое-какие ресурсы, природные и человеческие, у нас еще остались, руки не отсохли. Без боязни оказаться в националистах мы могли бы тогда произносить слово «русский», говорить о национальном самосознании… Не Россия виновата в ваших бедах, а тот общий гнет машины, который оказался для всех для нас пострашней монгольского ига и который и Россию тоже унизил и разграбил так, что она едва дышит».

Великий талант Валентина Распутина был осознанно поставлен на службу прежде всего русскому народу. Причем не громкой патетикой, а конкретной художественной и мыслительной, в чем-то даже социологической, работой над восстановлением нормальной жизнеспособности подвергшегося разгрому утопическими экспериментами этноса.

Вспомним один из первых его рассказов — «Деньги для Марии», посвященный дефициту солидарности в нашем обществе и необходимости возвращения инстинкта взаимопомощи людей.

Пророческий «Пожар» — невероятно реалистическая повесть о борьбе со стихией огня, описанного со всей детальностью, и в то же время символическое изображение краха дурного, неорганичного устройства жизни, которому оказался подчинен русский человек. Повесть была написана в 1985 году. Очень скоро этот пожар стал реальностью, которой сам Распутин отважно, с открытым забралом пытался противостоять, будучи одним из лидеров сопротивления «перестроечным силам».

Страшное оскорбление нанесла толерантной общественности последняя крупная повесть Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана»: по сюжету русская женщина не дрогнувшей рукой убивает изнасиловавшего ее дочь чужеземца и идет за это в тюрьму. Повесть, напомню, была написана в 2003 году — до Кондопоги, до Бирюлева, до многочисленных громких дел по самообороне. Снова художник оказался в каком-то смысле в авангарде «сопротивления материала» обреченного на «затопление». Сопротивления, которое в конечном счете позволило нормализовать этнополитическую ситуацию в стране, создать предпосылки подлинного равноправия народов и строгой законности.

Еще одна характерная черта творческого почерка Валентина Распутина — сильные женские образы, вновь проявилась в этой повести со всей наглядностью. Уважение к женщине как к матери, хранительнице, герою, хрупкой, но несокрушимой опоре русского мира, создает своеобразный контраст прозы Распутина с его другом и единомышленником Василием Беловым, творчество которого не лишено некоторых ноток мизогинии. Если у Белова много сильных мужских образов, а женские почти всегда несут угрозу и соблазн, то у Распутина женщины — Дарья в Матёре, Тамара Ивановна в «Дочери Ивана…», учительница в «Уроках французского», не слабее, а порой и сильнее мужских.

Не так много можно найти в мировой истории явлений, когда бы группа писателей сыграла столь важную роль в истории своего народа, в его возрождении и выборе им направлений развития. Деревенщикам и Валентину Распутину впала именно такая удивительная судьба. Поэтому всегда, пока текут еще по северному полушарию великие русские реки, будет нестись по ним моторная лодка деревенской прозы — будут сидеть в ней братья и сестры, и встречать по берегам дома и церкви, стоящие в соответствии с Ладом, а в воде будет плескаться Царь-Рыба (всяко покрупнее грузинских пескарей). И нестись эта лодка будет к Матёре, ставшей еще одним воплощением вечного русского архетипа — погрузившимся под воду Градом Китежем.