Редьярд Киплинг. Бремя белого человека

Британский империалист и милитарист, не без склонности к русофобии («Мировая с медведем»), впрочем не всеохватной, как оказалось, который однако пользовался загадочной любовью в (см. статью В.П. Бетаки «Киплинг и русская поэзия ХХ века»)

Мы все росли на мультиках про Маугли и Рики-Тики-Тави. Хотя «Книгу Джунглей» читали уже не все — я вот читал. Причем еще в дореволюционном издании, хотя, кажется, уже в нем была сделана глупейшая ошибка с превращением леопарда Багира в пантеру Багиру. А котоусый Михалков тем временем пел про мохнатого шмеля в «Бесприданнице» (забавный анахронизм — дело в пьесе Островского происходит на полвека раньше написания стихотворения).

На детских днях рождения мамы с пафосом читали сыновьям стихотворение «Если…». Правда не рассказывали (да и вряд ли знали) что посвящено оно авантюристу и разбойнику Джеймсону — провокатору позорной англо-бурской войны в которой одна белая нация завоевала другую белую нацию, чтобы соединить её в одном государстве с черными, что сейчас привело к геноциду некогда завоеванных африканеров.

8Олдридж, кстати, не знаю насколько надуманно, упрекал Киплинга что его идеология «подбородок вперед» ответственна за потери англичан на фронтах 1-й Мировой… Впрочем, и сам потерял на этой войне сына.

А советские учебники с видимым удовольствием цитировали в главах об империализме барабанную имперскую патетику стихотворения «Native born»: «Так протянем же кабель — Взять!  от Оркнейя до Горна до звезд! Вокруг всей планеты с петлею чтоб мир захлестнуть! Вокруг всей планеты с узлами чтоб мир затянуть!». Помещавшие в советский учебник этот ультраимпериализм вряд ли знали что «кабель» — cable tow — это масонская великая цепь и Британская Империя у Киплинга тут предстает как высшее глобальное осуществление масонского делания. Но я в 15 лет когда мне это стихотворение нравилось своим пафосом тоже, разумеется, о таких деталях не подозревал.

Так или иначе я выискивал по всем советским книжкам переводы Кииплинга. «Несите бремя белых!» (Смешная карикатура на этот стих); «Запад есть Запад, Восток есть Восток»; «Пыль-Пыль-Пыль от шагающих сапог»; «Жил был дурак — он молился всерьез (впрочем как вы и я)».

Потом, когда я вырос, обнаружилась обидная вещь. Почти весь известный мне «русский Киплинг» оказался той или иной степенью переводческой фальсификации советской эпохи. Где-то совсем чуть чуть — подменено всего одно слово «возьмите бремя белых» — смысл меняется почти полностью. У Киплинга это не апология а призыв. Кто-то как Константин Симонов из трагичной «Молитвы влюбленных» каждый раз уверяющих себя «любим — значит навсегда» соорудил гимн блядству с коллекционированием разноцветных глаз. Впрочем, может быть дело в советской цензуре не пропускавшей слово «молитва»?Чтение Киплинга в оригинале при малейшем интересе к нему является обязательным.

Вот еще один пример — стихотворение «Россия — пацифистам» — практически все советские и постсоветские переводчики повторяют одну и ту же ошибку вместо английского «мы идем копать могилу нации что была равна Англии» — «мы идем рыть народам могилу размером с Англию». Хотя в бредовости такого варианта может убедиться каждый — «могила столь же великая какой была (почему — была? на дворе 1918 г.) Англия». Видимо мысль что Киплинг мог назвать царскую Россию нацией as great as England was советским интеллигентам была возмутительна.

Не могу сказать что сейчас я Киплинга разлюбил. Отнюдь нет. Скорее наоборот — на днях разбирал Балладу о трех котиколовах и наслаждался. Особенно мне понравилось как капитан браконьеров просит его похоронить «как Беринга на берегу». Но вот Киплинга мне сегодня кажется то ли фальшью, то ли самоослеплением.

Если читать его внимательно, то очевидно, что из «мира Киплинга» может родиться только нынешний мигрантский, антирасистский, антибелый мир. Белый человек Киплинга — лишь акушерка этого мира  Причем не вполне добровольная — «бремя» белых (а тут недалеко и до вины).

White_mans_burden_the_journal_detroit

Идея «бремени белых», миссии белых как «служения» оказалась самой коварной ловушкой для белых наций в XIX-XX веках. Существует диалектика господина и раба. Всякий господин, пребывая в этом диалектическом отношении, становится рабом своего раба. Всякий раб — господином своего господина. Белые создали и постарались навязать всему миру определенный стандарт жизни, определенный уровень производства и качество потребления. Этот стандарт безусловно гораздо лучше соответствует естественному представлению человека о своем достоинстве. Но вот беда, неевропейцы, за редким исключением жителей Китая и Юго-Восточной Азии оказались неспособны этот стандарт производить, только потреблять. По настоящему всерьез изобретать кажется неспособны вообще никто кроме европейцев (включая русских, разумеется) и японцев.

Всему остальному миру, чтобы потреблять европейское качество жизни, нужны европейцы в качестве инженеров и наладчиков. В качестве обслуживающего персонала. Европеец из господина стал слугой, «спецом», слесарем-наладчиком при машине комфорта. А средства на потребление этого комфорта большинство неевропейцев давно уже добывают тем или иным способом грабя европейцев — то продавая им найденную европейцами же нефть втридорога, то тупо грабя и выбивая деньги рекетом.

Тут возможны три позиции. Можно работать не потребляя (чистое рабство). Можно потреблять работая (служение). Можно потреблять не работая (господство). Сегодня европейцы и американцы, как правило, потребляют работая. Работают не потребляя иногда вьетнамцы, часть китайцев, короче говоря, трудовая косточка на Мировой Фабрике. Но есть в Европе и возникает в ряде регионов России привилегированный слой потребляющих не работая, сидящих на пособии, получающих дотации. Это и есть, нравится кому или инет, новые господа сегодняшнего мира. Белый сахиб стал слугой своих слуг.

Если вспомнить политику англичан, из которой выросла, к примеру, , то это была политика раскармливания цветных наций как «равноправных подданных Империи» к ущербу попавших под имперский каток белых народов. По факту у Киплинга торжествует самый беспощадный мультикультурализм, но только у него белый еще равноправный участник этого мульткультурализма, а сейчас его поставили в угол и порют — но все это продукт киплинговской империи, которая не столько осуществление Господства сколько «воспитательница наций».

И популярность Киплинга в СССР, оказавшемся в итоге такой же «маткой наций», оказалась не случайной. Так-то, бандерлоги!

См. также переводы Киплинга сделанные Михаилом Диуновым.

Сравнение переводов. «Молитва влюбленных»

The Lovers’ Litany

Eyes of grey – a sodden quay,
Driving rain and falling tears,
As the steamer puts to sea
In a parting storm of cheers.
Sing, for Faith and Hope are high –
None so true as you and I –
Sing the Lovers’ Litany: —
“Love like ours never die!”

Eyes of black – a throbbing keel,
Milky foam to left and right;
Whispered converse near the wheel
In the brilliant tropic night.
Cross that rules the Southern Sky!
Stars that sweep, and turn, and fly
Hear the Lovers’ Litany: —
“Love like ours never die!”

Eyes of brown – a dusty plain
Split and parched with heat of June.
Flying hoof and tightened rein,
Hearts that beat the ancient tune.
Side by side the horses fly,
Frame we now the old reply
Of the Lovers’ Litany: —
“Love like ours never die!”

Eyes of blue – the Simla Hills
Silvered with moonlight hoar;
Pleading of the waltz that thrills,
Dies and echoes round Benmore.
“Mabel”, “Officers”, “Good-bye”,
Glamour, wine, and witchery –
On my soul’s sincerity,
“Love like ours never die!”

Maidens, of your charity,
Pity my most luckless state,
Four times Cupid’s debtor I –
Bankrupt in quadruplicate.
Yet, despite my evil case,
An a maiden showed me grace,
Four-and-forty times would I
Sing the Lovers’ Litany: —
“Love like ours never die!”

Молитва влюблённых
Перевод В. Бетаки

Серые глаза. – Восход,
Доски мокрого причала.
Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
И отходит пароход…
Нашей верности года…
Вера и надежда? Да:
Пой молитву всех влюблённых:
«Любим? Значит – навсегда!»

Чёрные глаза. – Молчи!
Шёпот у штурвала длится.
Пена вдоль бортов струится
В блеск тропической ночи.
Южный Крест – прозрачней льда.
Снова падает звезда.
Вот молитва всех влюблённых:
«Любим? Значит – навсегда!»

Карие глаза. – Простор.
Степь. Бок о бок мчатся кони.
И сердцам в старинном тоне
Вторит топот эхом гор.
И – натянута узда…
И в ушах звучит тогда
Вновь молитва всех влюблённых:
«Любим? Значит – навсегда!»

Синие глаза. – Холмы
Серебрятся лунным светом,
И дрожит индийским летом
Вальс, манящий в гущу тьмы…
— Офицеры… Мэйбл… когда?..
Колдовство. Вино. Молчанье…
Эта искренность признанья:
«Любим? Значит – навсегда!»

Да… Но жизнь взглянула хмуро.
Сжальтесь надо мной: ведь вот –
Весь в долгах перед амуром,
Я – четырежды банкрот!
И моя ли в том вина?
Если б снова хоть одна
Улыбнулась благосклонно,
Я бы сорок раз тогда
Спел молитву всех влюблённых:
«Любим? Значит – навсегда!»

Серые глаза — рассвет
Перевод Константина Симонова

Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.

Черные глаза — жара,
В море сонных звезд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.

Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.

Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полета.

Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, черных.

Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю — в том нет вины —
Все четыре этих цвета.

Образы, которые Редьярд Киплинг использует в своём стихотворении, во многом навеяны его воспоминаниями о возвращении в Индию на пароходе, о его путешествиях внутри страны и о его ежегодных летних отпусках в Симле. Они цветные, эти образы.

Первая строфа — это серый цвет. Это серое сентябрьское небо в Эссексе, откуда пароход уходит в своё долгое плавание. Это назойливый дождь, мокрый причал, мокрые от слёз щёки, слова прощания. Во имя искренней Веры и высокой Надежды, нашей с тобой беспримерной верности — пропоём Литанию влюблённых: «Такая любовь, как наша, не умрёт никогда!»

Вторая строфа — это чёрный цвет тропической ночи в океане. Это дрожащий от мерной работы двигателей, вибрирующий всем своим корпусом пароход, это молочная пена вдоль его бортов, это шёпот в ночной темноте, у руля на корме, это сверкающий в небе Южный Крест — а значит, пройден экватор — и это звёзды, что несутся, кружатся, летят… Услышьте Литанию влюблённых: «Такая любовь, как наша, не умрёт никогда!»

Третья строфа — коричневый цвет пыльной степи, цвет почвы, растрескавшейся и пересохшей от июньской жары. Это — стремительно мчащиеся бок о бок лошади, летящие копыта и натянутые поводья. Это — два сердца, что выстукивают старый-престарый мотив. Так пусть же и теперь мы произнесём прежние слова из Литании влюблённых: «Такая любовь, как наша, не умрёт никогда!»

Четвёртая строфа — это синий цвет. Это горы вокруг Симлы, посеребрённые лунным инеем. Это звуки вальса, который просит за тебя, который и дрожит, и замирает, и вторит эхом вокруг Бенмора. «Мейбл», «Офицеры», «Прощай»… Гламур, вино и очарование… Со всей искренностью моей души — «Такая любовь, как наша, не умрёт никогда!»

Бенмором назывался дом в Симле: нечто вроде клуба — с танцами и сценической площадкой. А «Мейбл», «Офицеры» и «Прощай» — это те самые вальсы, которые тогда «дрожали, замирали и вторили эхом вокруг Бенмора». О вальсе «Офицеры» я знаю только то, что он был написан в самом конце 1870-х годов известным в то время сочинителем танцевальной музыки Чарльзом Кутом-младшим (1831–1916), который посвятил его «офицерам на службе Её Величества». Автором вальса «Мейбл», написанного в 1860-х годах, является ровесник Кута, композитор и многолетний руководитель военных оркестров Дэниел Годфри (1831–1903).

А вот вальс «Прощай» — это очень известное произведение итальянца Франческо Паоло Тости (1846–1916) с грустным английским текстом шотландца Джорджа Уайт-Мелвилла (1821–1878). Вот как заканчивается у него этот вальс: «… Умоляющий взгляд, сдавленный плач. Прощай навеки! Прощай! Прощай!». Мы с вами, однако, послушаем не концовку вальса «Прощай», а небольшой фрагмент из его середины.

«Прощай, надежда! Прощай! Прощай!..» Впрочем, мы несколько отвлеклись: вернёмся к стихотворению Киплинга. Четыре строфы, четыре цветных образа — серый, чёрный, коричневый, синий — и четыре цвета девичьих глаз: соответственно, серые глаза, чёрные, карие и синие (ну, или голубые). Красиво, не правда ли?..

Четыре цвета девичьих глаз — четыре влюблённости. Неудачные. В заключительной строфе своего стихотворения Киплинг именно об этом и говорит: «Четыре раза я должник Амура — и четырежды банкрот». И добавляет при этом: несмотря на все четыре злополучных исхода — да если б какая-нибудь девушка проявила ко мне благосклонность, то я и сорок четыре раза пропел бы Литанию влюблённых: «Такая любовь, как наша, не умрёт никогда!»

Анализ Валентина Антонова.

Код вставки в блог

Копировать код
Поделиться:


Вы можете поддержать проекты Егора Холмогорова — сайт «100 книг», Атомный Православный Подкаст, канал на ютубе оформив подписку на сайте Патреон:

www.patreon.com/100knig

Подписка начинается от 1$ - а более щедрым патронам мы еще и раздаем мои книжки, когда они выходят.

Так же вы можете сделать прямое разовое пожертвование на карту

4276 3800 5886 3064

или Яндекс-кошелек (Ю-money)

41001239154037

Спасибо вам за вашу поддержку, этот сайт жив только благодаря ей.

Как еще можно помочь сайту