Иосиф Флавий. Иудейская война

Иосиф Флавий. История иудейской войны. М.,-Иерусалим, 1993 (переиздание 2008)

Иосиф бен-Маттьяху был крупным иудейским интеллектуалом-фарисеем, активным участником иудейского восстания против римлян (60-е гг. I века н.э., именно после этого восстания всех евреев выгнали из Иерусалима, куда они смогли вернуться только в XX веке) — он командовал восставшими в Галилее, а затем изменником еврейскому делу, переметнувшимся на сторону римлян. Предсказав командовавшему римлянами Веспасиану Флавию императорскую власть, Иосиф заслужил жизнь, покровительство, фамилию «Флавий» и возможность заниматься учеными изысканиями. Ему принадлежат «Иудейские древности» — обширная история, в которой он пытается совместить библейское повествование с данными греко-римских историков, трактат против древнего антисемита Апиона «О древности иудейского народа». Кроме того, Флавий оставил небольшое сочинение «Жизнь», в котором содержится много интересных фактов и утверждений, не вошедших в текст «Иудейской войны». Вокруг этого сочинения до сих пор продолжаются споры исследователей: дело в том, что значительная часть сведений о войне в Галилее, даваемых Иосифом в «Жизни», прямо противоречит тому, что он сам писал  в «Иудейской войне». Какому Иосифу-таки верить?

Но, конечно, самое знаменитое, классическое произведение Иосифа Флавия — «Иудейская война». История с элементами мемуаров. При написании этой книги у Иосифа него была чрезвычайно сложная задача — с одной стороны, прославить свои подвиги в Галилее как лидера мятежников, с другой — оправдать свою измену, с третьей — обозначить, что римляне не виноваты перед евреями, а евреи получили то, что сами заслужили за свое безумие. Но при этом сделать это так, чтобы в глазах евреев остаться не мерзавцем, а мудрецом и историком. Самое смешное, что Иосифу эта совершенно невозможная задача оказалась по плечу.

«Иудейская война» читается как детектив. Начинается она с длинной истории о личной трагедии царя Ирода, которого перессорили с его сыном и наследником Александром, а потом ему пришлось казнить оклеветавшего Александра сына Антипатра. Хотя Иосиф Ироду симпатизирует, но в итоге рисует образ упыря для которого приказ об избиении младенцев был совершенно в его духе. Достаточно вспомнить историю о том, как Ирод приказал после его смерти казнить находившихся у него в заложниках знатных иудеев и, тем самым, вынудить евреев оплакивать его кончину даже против его воли.

Через дальнейшее накаление обстановки, в ходе которого лидерство переходит к крайним экстремистам и разбойникам, дело доходит до самого мятежа и войны. Самые потрясающие страницы у Иосифа, на мой взгляд, это осада Иотапаты, обороной которой он руководил. Я когда читал — подумал, что мы, современные люди, как правило ничего не знаем о войне, потому что не видели осад. Всю правду о войне, и то смягчаемую авиацией и «Дорогой Жизни», знают только блокадники.

Иосиф, кстати, очень тонко умеет польстить и римлянам и евреям, чего стоит фраза «римляне проявили свою обычную силу духа, а евреи привычную им изобретательность». Изобретательность проявил и сам Иосиф, чтобы спасти себе жизнь. Он был осажден римлянами в пещере. Они уговаривали его сдаться. Но соседи по пещере его не отпускали и угрожали убить. Тогда он придумал бросать жребий, чтобы убивать друг друга и, в итоге, перебил всех, оставшись вдвоем с еще одним человеком. которого и уговорил вместе сдаться. Речь Иосифа против самоубийства это выдающийся памятник казуистики…

С тех пор Иосиф смотрит на события, в частности на осаду Иерусалима, со стороны римлян,  но и происходящее у евреев ему отлично известно. А там начинает работать машина самоуничтожения — контроль за ситуацией все больше переходит к крайним фанатикам и садистам, которым терять нечего, и они уничтожают других, потому что самим пропадать. Читать без ужаса рассказы о том, что творилось в Иерусалиме, попросту невозможно.

Вообще сейчас книгу с таким обнажением темных глубин еврейской души точно назвали бы антисемитской. Но статус классики ее спасает.

Интересно, что «Иудейская война» — единственный античный исторический труд, который дошел до нас в древнерусском переводе (скорее всего, были и другие переводы, но они до нас не дошли).  На современный русский язык существуют два перевода — Я.Л. Чертока, обычно переиздаваемый в большинстве изданий, и Выпущенный Еврейским университетом в Москве в 1993 году перевод Финкельберга и Вдовиченко. ЕУ планировал даже издание целой серии книг под названием «Библиотека Флавиана». Качество этого второго перевода гораздо выше, но он переиздается гораздо реже. Кроме того, в той же серии издана книга английской исследовательницы Тессы Раджак «Иосиф Флавий. Историк и общество».

Цитата

Како Отапатъ взятъ бысть

Уеспасиянъ же се съ своимъ сыномъ Титомъ и въ Птолѣимадѣ пребываа, искушаше вои и писаше, кождо какъ ихъ есть. И Плакида же, иже бысть посланъ на воевание галилѣйско, хотя славу взяти, и устрѣмися на Иотопатъ, иже есть стлъный градъ галилѣйскый и твержий. Но не улучи упования. Гражане же очютивше пришествие ихъ, сташа прѣдъ градомъ исплъчившеся, и снемшеся съ римскыми плъкы, скоро побѣдиша ихъ, и язвивше много ихъ, и убивше 7 мужь. Зане не обычай имъ есть обратити плещи, когда побѣжени будуть, но тихо отступають, яко не знати бѣгания ихъ.

И абие Еуспасианъ погна от Птоломаиды и на Галилѣю, и повелѣ воемъ ходити яко обычай есть римляномъ: стрѣлцемъ и легкооружником напереде, да блюдуть внезапнаго приезда противныхъ и испытають, егда когда будуть съкрыти вои по лѣсомъ; и по них ити бронистьцемь, едина чясть конникъ, а другаа пешець; и по нихъ путедѣлци, идеже тѣсно и люто, сѣкуще и равнающе, да не трудятся лютымъ путемъ; и по нихъ игемонъ товаръ и воеводстий и конници на съблюдение его; и потомъ съ избранными сам конникы и пешци; и по немъ осли и мскы, несуще съсуды, имиже грады възимаху; и по тѣхъ начялници спирамъ и воеводы, окрестъ же ихъ избраннии вои; и потомъ хоругви наричемыи орелъ, зане се есть цѣсарь всѣмъ птицамъ и крѣплий всѣхъ, и устрѣтение его побѣды являеть. И тѣмъ въслѣдоваху трубници, и по нихъ плъкъ, расширився на 6 частѣй; и по нихъ сотникъ призирая чины; и по них стражие конници и пешци съ оружиемъ, стрегуще зада.

И видѣвше их галилѣяне ужасошася вси, и мнози начяша раскаиватися. Иже окрестъ Иосифа, прежде видѣния разбѣгошяся съ Иосифомъ къ Тивириадѣ.

Исплънишася страха вси тивириане, разумѣюще, яко не бѣжалъ бы и Иосифъ, аще бы ся не отчаялъ. То смотряше, како конець будеть иудѣомъ, и вѣдяше, яко нѣсть имъ спасениа, аще не покаются, а самъ чаяше прощениа от римлянъ. Но обаче съ людми изволи умрѣти, негли предати отечьство и власть, преданную ему. И написа къ властелемъ иерусалимъскымъ о всемъ съ истинною, да или миръ изволять, или прислють ему помощь.

Еусписиан же взя Гадарю и окръстняя веси, не пощадѣ от стара и до младенець, но вся ножу предасть. И потомъ иде на Етапату. И слыша Иосифъ, пришедъ тамо от Тивириады, и укрѣпи мышци иудѣйскы. И некоему благовѣстовавшу къ Еуспасиану Иосифово пришествие, и абие той тосняся, мня всю Иудѣю взяти, аще Иосифа имуть, посла Плакиду съ тысящею конникъ, да объступять градъ, да бы не выбежалъ Иосифъ. Самъ же по единомъ дни поемъ всю силу, иде на Етапату до полудне, и двѣма плъкома пешець объступи градъ, а конникы за тѣми постави, загражаа имъ вся пути.

Июдеи же, вышедъ прѣд врата, сташа. Еуспасианъ пусти на ня стрѣлци, и пристави праща и вся далѣ пущаемаа. Сам же съ пешци на пригорняя мѣста иде, идеже мощно раскопати стѣны. И убоявся Иосифъ выскочи, и с нимъ вси иудѣи, и сняшася с римляны и отгнаша а. И сѣкъшеся весь день, на нощь разидошася. И тогда от римлянъ мнози быша язвени, три убитии, от жидовъ же язвени 600 и 17 и падоша же.

Наутрия вышедъше нападоша на римляны велми крѣпле. Обрѣтоша же ся противнии крѣпльше ихъ. До пятого дне бишася, и бысть видѣти ломъ копийный, и скрежтание мечное, и щити искѣпани, и мужи носими, и землю напоиша кровий. А ни иудѣи римлянъ не устрашивахуся, ни римляне трудяхутся, зряще твердости града.

Сей бо градъ весь стоить над пропастию, яко не мощно очима человѣческыма дозрѣти глубины, токмо от севера приступъ малъ, зане къ дебри кончяшася стѣны. Еуспасианъ же, противляяся утвержению града и крѣпости иудѣйской, и призва властелины своя, и повелѣ воемъ носити пръсть, и хворостъ, и камение, и абие расшедъшеся понесоша. И устроивше желѣвы,[9] да быша не пакостили из града, и наплъниша пропасти. Иудѣи же камение велико пущаху на ня, но не успѣша ничтоже.

Уесписианъ же постави окрестъ града стѣнобиичныя съсуды; бяше ихъ 60, и трекапный камень метаху порочами, и сулици из лукъ пущаемы шумяху, и стрѣлы помрачиша свѣтъ. И тѣмъ не смѣша жидове лѣсти на стѣны, възбраняеми суще от вышняя мьсти. Выристаху же яко разбойници изъ вратъ, внезаапу желевъ отторгаху, и под нею стоящихъ сѣчяху.

Еуспасианъ же повелѣ покровъ сътворити от конець до конець града и приспу выше града. Иосифъ же, видѣвъ, съвокупи дѣлатели, да быша выше въздѣлали стѣны. Онем же не могущимъ от камениа и стрѣлъ, и сей покровъ имъ устрои новодраными кожами волуями. И тако дѣлающе за нощь и день въздаша 20 лакотъ възвыше стѣны, имже велика бысть печяль Еуспасиану, зане не помысли, что сътворити высотѣ той противу. И отозва воя и сѣде около града думаа, да гладом възмѣть я.

Онем же обилие бысть всякого брашна, оскуде же в нихъ соль и вода, зане не бысть источника, ни кладязя внутрь града. Еуспасианъ же… яко жаждею предадятся ему. Иосифъ же, хотя преломити упование его, повелѣ измочити много ризъ и повесити на стѣнахъ, да каплеть из нихъ, имже печяль и ужасъ приа римляны. И гемонъ, отчаався гладное взятие, възвратися пакы на оружие и на нужю, егоже жадаху июдѣи: отчаявъше бо себе и градъ, изволиша умрѣти от рати, негли от глада и жажда. И по вся дни жидовое биющеся вси побиени быша, и мало ихъ остася. Расмотрѣвъ Иосифъ, яко нѣсть уже спасениа, думаше побѣгнути изъ града. И разумѣвше народи, обиступлеше и моляхуся ему, да не презрит их в той бѣдѣ, въздвигающе упование свое на нь на единаго: «Аще бо и еще пребудеши с нами, то вси на рати бодри будем тебе ради; аще ли отидеши, то мы пленени будем». Он же, промышляя о своей главѣ, глаголаше им, яко: «Вас дѣля выхожу, да събравъ воя внезапу нападу на супостаты. Ти бо, оже слышат мя вышедша от вас, град оставлеше, и по мнѣ женут». Таковая рекшу ему, не послушашя людие, но и дѣти, и старии, и жены съ младенци, болма разгорѣвшяся любовию к нему, припадаху к ногама его, молящеся, да не отступить от нихъ. И сей, видя вопль и рыдание ихъ, осклаблься рече: «Нынѣ врѣмя, о друзи, обрѣсти славу некончяную и сътворити что мужеское на память послѣднимъ».

И събравъ крѣпльшихъ, иде на стражи и разгна их, и сѣчяше я до обрытия, и желевъ раздруши и покровъ ихъ, и приспу раскопа, и дѣла ихъ зажже; и по три дни и по три нощи не опочиваа то творя. Еуспасианъ же то видя воя своя недомышляюща противу ристанию иудѣйску, и повелѣ не сниматися съ человѣкы, жаждющихъ смръти: нѣсть бо крепле ничтоже отчаявшихъся крѣпле и неволею биющихся. И повелѣ аравскиимь стрѣлцемъ и сурьскымъ порочником, да борются съ иудѣи. Си же идуще и тѣла не щадяще, нападаху на римляны лютии, поминующе стрѣлци.

И пакы Еуспасианъ исплъчи воя якоже прѣжде, и стрѣлци застави, и въздѣлаша приспу. И поставиша овенъ, еже есть дрѣво велико и тлъсто, подобно шеглѣ корабелной, а в конець же его всажено желѣзо велико рогато, имже и овенъ наречется. И врывше двѣ дрѣве яко рососе, и между има положьше и оборсавше ужи множество людий и влекуще биаху. И стрѣлцемъ стрѣляющим, и суличникомъ сулицами сующимъ, и порочникомъ камение пущающимъ, и не смѣюще июдѣи стати на забралѣхъ. Потомъ же безъ страха биаху стѣны овномъ, и множеству на единомъ мѣсте биющимъ, и трясахуся стѣны. Иосифъ же наплъни мѣхы половы, събра и повеси, и идеже влечаху овна, то на то мѣсто влечяху мѣхы, и не бысть пакости стѣнамъ, възбраняющи овну мѣхы. Римляне же, привязывающе сръпы къ стружиемъ, отрѣзываху мѣхы. Иудѣи же отчаявшеся въземше лючь, и тростие, и хворостъ сухъ, и смолу и серу, и треми мѣсты вытекше подожгоша приспу, и дѣла, и пороки, и овенъ. Римляне же ужасошася от шатания ихъ, разбѣгошася; и пламени обьступившю ихъ, и не могуще утещи, сами ся рѣзаху.

Тогда мужь нѣкто иудѣянинъ дѣло сътвори подобно памяти. Елеазаръ сей бысть Соммѣинъ сынъ, отечьство же его весь галилѣйскаа. И сей подъемъ камень великъ зѣло, и пусти на овенъ, и отшибѣ главу его, и скочи съ забралъ и взя главу его срѣди римлянъ, и възвращься ста надъ градомъ, да будеть всѣмъ явленно и славно, и дръжа овню главу. И прелѣтѣвше 5 стрѣлъ от заднихъ стрѣлець и удариша и, и уязвенъ свалися съ града съ овномъ.

И по семъ храбра явистася Нѣтиръ и Филипъ из града Рума: нападоста бо на десятый плъкъ с такимъ шюмомъ и с такою крѣпостию и скоростию, яко раздрушиста плъкъ велий, разгнаста и побѣдиста, и не тръпяще мужества ею, на няже устремляшетася. Иосифъ вышед съ людми, разгна пятый плъкъ и вся оставшаа пожже, а основания приспы размѣта.

И утру же бывшю, Еуспасианъ, събравъ разбѣгшихся, поносяше имъ, занеже бѣжаша не прѣд воины, но прѣд разбойникы, не стыдящеся ни воинскаго закона, ни отечьскыя похвалы. И вси единодушествующе третьюю приспу въздѣлаша, и овенъ въздѣлаша, и биаху идѣже преже пошибоша.

И ту нѣкто из града застрѣли Еуспасиана въ плесно, нъ съверху: удаление бо мѣста изя силу стрѣлную. И великъ мятежь бысть римляномъ: окрестнии бо его, видѣвше кровь, възвѣстиша всѣмъ о язвѣ гемонстѣй. И страхъ велий на всѣхъ нападе, и охабльшеся градъвзятия, течяху скоро къ гемону. Прѣжде всѣхъ Титъ убояся о отци. Но скоро престаша от мятежа, гемонъ же обѣзавъ ногу и погна сквозѣ плъкы своя, да быша узрѣли и, и ти видѣвше и обрадовашася и другъ друга пострѣкаша, на стѣны устремляющеся, мъщающе своего гемона. И бысть видѣти падающа жиды акы снопы съ забралъ, но обаче не слазяху съ стѣнъ, но смръть прѣд очима видяще висяхуся и огнь, и желѣза и камение пущаху на подстоящихъ. Но не успѣша ничтоже.

Но и нощи приспѣвши не опочиваху, стрѣлы же и сулици пущаемы множество убиваху, паче же всѣхъ порочна сила, иже и забрала отшибаху, и углы съкрушаху. Единому же от мужь срази главу, и съскочи глава до трей връстъ. И жена непраздна вышедши из дому, яко удари въ чрево ея, и вышебѣ младенець до връсты. Лютъ же вопль от женъ изъутра въста, плачь же и внешнихъ, и стенание до небеси идяше. Кровь зъ забралъ течяше яко рѣкы, и моглъ бы кто по трупиа вълести въ градъ, яко по степенемъ. Мнози же иоттапатианъ тогда добрѣ страдавше падоша, мнозн же язвени быша. Стѣна же всею нощию биема овномъ съкрушися и паде. Жидове же облъкшеся въ оружие, падшаа мѣста твердяху.

И утру бывшю Еуспасиянъ покои воя от нощнаго труда мало, и потомъ иде на възимание града. И повелѣ конникомъ крѣпльшимъ, да съсѣдъ с конь, поидуть на падшаася мѣста, и по тѣхъ пѣшцем храбрѣйшимъ, а прокъ конникъ постави по пригорию, да не утечет из града никтоже гражанъ. Стрѣлца же и порочникы застави назадъ, да не дадять гражаномъ выникнути и-забралъ. И на мѣста, идеже стѣны цѣлы быша, ту принесше лествица, да гражаномъ падшихъ мѣстъ блюдущимъ, си безъ страха влѣзуть. Увѣдѣв же Иосифъ, повелѣ олово кыпящее лѣяти на ня, имже иждежени своливахутся, и много ихъ иждежено бысть. И пакы Еуспасиянъ повелѣ три сыны на приспѣ съдѣлати, по 50 лакотъ възвыше, и поковаша а желѣзомъ, да не прикоснется ихъ огнь, и тверди будуть тягостию. И възведъ на ня лучьшии стрѣлци, и суличникы, и праки легкиа, и биахуть и яко из неба. Гражане же исподнии не могуще с вышними битися и видимии с невидимыми усклабишася, но противляхутся, дондеже изнѣмогоша.

И потомъ выбѣже нѣкто из града и насочи къ Еуспасиану, яко: «Уже изнемогошася гражане бдѣниемъ и утружениемъ бесчисленымъ бес престани. Но обаче можеши въ заутренюю стражю взяти град, отаи пришедъ: тружающимся бо день и нощь, а в зорѣ одолѣеть имъ сонъ, яко в той часъ отчающимся рати, и вси стрегущеи спять». Онъ же не я вѣры сочившему, вѣдаа твердость иудѣйску и увѣрениа другъ къ другу. И прѣд тѣмъ ятъ нѣкоего иотапатанина и мучи и всѣми муками, и огнемъ, и желѣзомъ, да бы что повѣдалъ о внутренихъ. Ничтоже рекшю ему распя и, и умре смѣяся. И о семъ же чюяше, яко не велмм далече рѣчи его от истинны суть, и предасть и на съблюдение. Сам же в насоченый часъ прииде съ вои къ граду съ млъчяниемъ. И пръвое възлѣзе на стѣны Титъ съ Савиномъ тысячьскым и по нею Секостъ и Плакида съ своими вои, избиша стража и внидоша въ градъ млъчяще, и посредѣ града ходящим плѣнѣнии не очютиша: раздруши бо силу их трудный сонъ. Аще же кто въставъ, мъглою не можаху видѣти, послучившися ей тогда над градомъ, дондеже свѣту бывшю, и внидоша вси вои, поминающе злаа, яже прияша от нихъ, не щадяху от стара и до младенца. И друзии, видяще кончину, сами ся зарѣзаху, а друзии по пещерамъ разбѣгошася… и Антониа сотника да вдасть ему руку да не убиеть его; и оному же безъ злобы простершю руку и безъ соблюдения, и той прободе ребра его копиемъ и уби и, прежде его варивъ. И въ той день вси видимии убиени быша числомъ 60 тысящь, плѣнныхъ же пять тысящь, и градъ раздрушиша, и сыны ижжегоша. Иотопатъ же тако взятъ бысть, мѣсяца панема, еже есть иуль, въ третьее на десять лѣто кесарьства Неронова.

Римляне же искаху Иосифа, гнѣвающеся на нь, и хотяще угодити гемону своему; въ трупьи искаху и въ тайныхъ мѣстехъ градныхъ.

Како Иосифъ въскочи въ яму

Онъ же егда възимаху градъ, Богу поспѣшествующю ему, украдеся средѣ вой, и въскочи въ яму глубоку, от неяже бѣ путь невидимъ къ пещере, и ту обрѣте 40 мужь лучьших таящихся, и всяка пристроя ту бысть, яже на потребу тѣлу. Стражие бо сѣдяху около града, и не мощно бысть убѣжати. И по два дни таяшеся. Въ третий же день, нѣкую жену емше стражие мучяху, и та мучима, исповѣда на того и яже с нимъ. Абие Еуспасианъ посла два тысячьскаа съ тщаниемъ, Павлина и Галикана, вывабити Иосифа и вдати ему руку. И та шедша молястася ему, на спасение десницю даяста, но сей не послуша бояся мучениа, зане зла много створилъ имъ при брани. И гемонъ же и третиаго тысячьскаго посла къ нему знаемаго друга, именемъ Никанора. И сей пришедъ почиташе ему римскую кротость и милосердиа плѣннымъ, и приложи, яко храбръства его дѣля и мудрости не възненавидять, но паче дивятся. «Гемонъ же теснѣтся вывести тя къ собѣ не на муку, но хранити тя хотя. Аще бы хотѣлъ на зло тя вабити, то не послалъ бы мене, друга твоего, ни азъ бых послушалъ его на прелесть тобѣ».

Иосифу же двоумующу, вои хотяху съ гнѣвомъ закурити пещеру. И сей увѣдѣвъ грозу их, въспомяну сны нощныя, имже Богъ показа ему будущаа на иудѣя бѣды. Бысть же на разрѣшение сномъ хитръ и мога разумѣти, яже Богъ кажеть с покровомъ, и священныхъ книгъ пророческыхъ не утаилося от него, зане иерѣй бысть и от иерѣйскаго племене родися. И въ той час духа исплънився, и рассуди страшнаа видѣниа соннаа, и принесе къ Богу тайную молитву глаголя: «Понеже иудѣйскъ род, зиждителю, осклаблено ми ся мнить прѣдъ твоима всевидящима очима и всю вазнь преводилъ еси на римляны и поручилъ еси имъ свою крѣпость, и мою душю избавилъ еси проповѣдати будущаа, и се твоимъ святымъ повелѣниемъ даю руцѣ римляномъ волею, и кленуся святымъ твоимъ именемъ, яко не живота дѣля въсхожю, ни предати хотя отечьство, но послужити твоей славѣ и силе, и проявити ми яже показа».

И тако рекъ, простре руку к Никонору. Иудѣи же иже с нимъ, очютивше его хотяща вылести, и обьступивше въпияху, яко велми постенеть отечьскый законъ, и дряхлъ будеть Богъ, иже създа иудѣомъ душа обидящаа смръти и непокориви. «Животъ ли любиши, Иосифе? Тръпиши ли видѣти свѣтъ работный? Велми ускорилъ еси на забыть, коликы научилъ еси умирати за свободу. А лжу славу приялъ еси о мужествѣ, и всуе еси былъ мудръ, оже уповаеши от них спастися, ихъже сердце раскровави. Но аще ты ума своего забылъ еси, но намъ подобаеть промыслити о отечьскомъ законѣ. Се ти мечь: аще въгрузиши въ свою утробу волею, то будеши вѣчный воевода июдѣйскъ; аще ли не хощеши, умреши от нашихъ рукъ, акы прѣдатель». Тако глаголюща обнажиша мечь на нь, аще дасться римляномъ.

Иосифъ же убояся насилства их, и мня обиду Божественую, аще прежде повелѣниа Божиа умреть, начя мудрити къ нимъ яже при нужн, и рече: «Въскую на ся смръти ищемъ? Въскую възлюбленнаа разлучяемъ — душю и тѣло? Мните ли мене измѣнившася? Но не измѣнихся. Лѣпо при брани убиену быти от ратныхъ рукъ. Аще бо римскаго мечя боюся и крыюся, то достоинъ есмь въ истинну своею рукою и своимъ мечемъ умрети. Аще ли щадять насъ плѣнныхъ, то како намъ не достоить ли помиловати себе? Добро ли свободы ради умрѣти, то мнѣ любо прѣд полкомъ. Нынѣ кде плъкъ? Кто с нами биется? Страшивъ же есть вкупѣ иже не умираеть, егда достойно, и иже умираеть, егда не достойно. Что же боящеся не внидемъ к римляномъ? Смръти ли? Да въскую егоже ся боимъ чаемо от врагъ, сами на ся влечемъ нуждею? Работу ли кто поносить? Нынѣ же та велми есмы свободни. Храборъ ли мнится вамъ еже ся рѣжеть? Ни, нъ слабейши всѣхъ человѣкъ, якоже кръмникъ волнъ убояся, прежде бури потопи корабль. Саморѣзание же кромѣ естества есть, и вдано никоторому животну, ни можеть обрѣсти ниединого собою умирающаго. Естественый бо законъ крѣпокъ въ всѣхъ животу хотѣти. Того ради и отъимающихъ от насъ животъ врагъ мнимъ, и Бога прогнѣваеть человѣкъ, егда ся дару его поругаеть, и безаконствуеть прѣд очима его. Всяка плоть смрътна есть и от тлѣнна естества създанна, душа же безъсмрътна выину, и Божественымъ подобиемъ въ телеси пребываеть. Аще ли кто погубить чюжь кровъ, вданое ему на съхранение, то наречется лукавъ и невѣренъ, и всѣмъ непотребенъ. Аще же кто разлучить кровъ Божий от своего тѣла, какъ можеть утаитися от обидимаго? Аще работенъ убѣжить от господина, аще и лукавъ есть, достоинъ есть муцѣ. Сами же прекраснаго владыкы и предобраго, Бога бѣгающе, не будемъ ли нечтиви? Не вѣсте ли, яко выходять от сего жития по естественому закону, взятый от Бога длъгъ отплативше, егда хощеть взяти? То тѣмъ слава вѣчнаа, и доми тверди, и роди памятни, а душа ихъ чисты и непорочны пребывають у святаго небеснаго мѣста и чають оттуду въспять вселитися имъ въ своя телеса, егда възвратятся вѣци. И пакы, иже на ся възложивше руки, то душа ихъ адъ темный приемлеть, Отець же и Богъ и до правнукъ мучить ихъ. Тѣмъ възненавидѣно се прѣдъ Богомъ, и законодавець нашь повелѣ до запада солнечьнаго лежати безъ погребениа тѣлесомъ самоубийць; по инѣм же землямъ и десниця мрътвых отрѣзають. Достойны есмы, о друзи, съ правдою ходити, а не приложити къ напастемъ человѣческымъ гнѣва зиждителева. Се моея рѣчи конець. Не могу предатель собѣ быти. Иноплеменници зовуть на спасение — азъ ли хощю на мечь налечи? Не буди ми се. Аще же и по вдании рукы убиють мя, то яко вѣнцемъ побѣднымъ вѣнчянъ отъиду, имѣя невѣрство ихъ луче цѣсарства».

Таковаа многа глагола Иосифъ к нимъ, браня имъ от саморѣзаниа. Они же заградивше уши отчаяниемъ, обьступиша и, убити хотяща, поругающе и хуляще на слабость. Онъ же ового именемъ нарицаа, на другаго же съ грозою зря, ового же за руку попадаа, различными рѣчми отреваше от себе. И тии еще стыдящеся от своего воеводы акы при плъку и срамляющеся, никтоже възложи рукы на него.

И сей, поручивъ спасение свое Богу строителю, рече: «Понеже благоволилъ Богъ умрѣти намъ, числомъ да убиени будемъ: на негоже конець числа будеть, да той будеть убиенъ от втораго». Тако рекъ, почте числа мудростию, и тѣмъ пребляди вся, и убиени быша вси другъ от друга, развѣи единого. И тъснася, да не осквернить десниця кровию сродническою, помолися тому, и оба вынидоста жива. И поведоша а къ Еуспасияну, а римляне вси течяху на позоръ, и бысть кличь разноличенъ, овѣмъ радующимся о Осифовѣ плѣнении, овѣмъ грозящимся, овѣм же велящимъ мучити и убити врага, овѣм же дивящимся премѣнению житийскому. Еуспасианъ же повелѣ утвердити и, да послеть и къ Нерону.